Ричард Бэккер - Великая Ордалия [litres]

И сам удержал своего пошатнувшегося спутника на ногах, когда клеть, вздрогнув, остановилась, наткнувшись на подводную отмель.

Но вместо того чтобы поблагодарить, Ойнарал отвел взгляд и, указав на нос, жестом поманил Сорвила за собой. Перевозчик прошествовал мимо них на корму, и Сорвил был потрясен его сосредоточенностью даже более чем изборожденным морщинами лицом. Как будто внутри старика находилась какая-то взведенная боевая машина, столь же могучая, сколь стар он был. Прежде чем спрыгнуть с палубы клети следом за сику, юноша еще раз оглянулся.

Сорвил приземлился на краю отбрасываемой носом судна тени, умудрившись не задеть мерзкие воды. Песок здесь был не холоден и не тепл, но прикосновение его оказалось мягким, как касание шелка. Распрямляясь, Сорвил заметил, как вытягивается его тень на утоптанном песке. Свет глазка был здесь достаточно ярок, чтобы сделать мутную воду прозрачной и осветить жмущееся к берегу скопление трупов. То тут, то там некоторые из них выкатывались из воды – по всей видимости, принужденные к тому движением клети, если учесть полную, как в луже, неподвижность вод озера. Сохраняя в воде видимость целостности, на воздухе мертвые тела рассыпались на кучи костей и груды кожи.

Сорвил повернулся к Ойнаралу, стоявшему на суше несколькими шагами дальше и вглядывавшемуся во тьму.

Внезапно Перевозчик завозился на носу клети, и Сорвил, увидев, как Древнейший Воитель выбросил на берег тушу свиньи и та глухо шмякнулась неподалеку, поспешил присоединиться к сику.

Ойнарал пробормотал:

– Слушай.

Сорвил напрягся до шума в ушах.

– Ничего не слышу.

– Именно, – проговорил нелюдь. – Именно поэтому Бездна – наш единственный храм. Безмолвие – вот предмет, наиболее священный для моего народа.

Сорвил знал это, однако сама идея вызывала удивление.

– Безмолвие… но почему?

Лицо Ойнарала застыло.

– Забвение, – сказал он. – В нем мы укрылись бы, если бы смогли.

Серва висела на шесте, продетом между ее руками и спиной, покрытая мешком голова ее поникла, дыхание разогрело ткань. Глазки круглыми пятнами высвечивались на шелке, пока тюремщики влекли ее по лабиринтам переходов Иштеребинта.

Она задумалась, не без сожаления, о той краткой трагедии, которой была ее жизнь, о том, как обстоятельства могут притупить, раздробить и уничтожить самые искусные замыслы. И о том, как над всем властвуют счетные палочки, палочки жребия.

Над всем, кроме Кратчайшего Пути.

Ниом был всего лишь уловкой для ее отца, как и для еще остававшихся в живых нелюдей – теперь она это понимала. Он был всего лишь сосудом, пустой формальностью, ничем не связанной со своим ужасным содержимым. Отец направил сюда Сорвила и Моэнгхуса для того лишь, чтобы явить миру собственную изобретательность. В качестве обыкновенных простофиль, безмозглых знаков куда более могучих амбиций…

А она сама? Она – шедевр, жуткое содержимое, знак руки мастера.

Анасуримбор Серва, гранд-дама Свайальского Договора, величайшая ведьма из всех, что ступали по берегам Трех Морей.

Владыка Харапиор наконец велел отряду нелюдей остановиться. С головы ее стащили мешок; яркий свет ослепил Серву. С тревогой она поняла, что они все еще находятся в коридоре, конечно, широком, но все-таки в коридоре. Верхняя Люминаль, решила она.

Владыка-истязатель наклонился к ней так, что она могла бы укусить его за восковой нос. Мучительный гнев разливался по его лицу. Единым движением он занес правую руку и ударил кулаком по левой ее щеке.

– Это тебе от Короля под Вершиной, – буркнул Харапиор. – Он попросил меня снизить твою цену.

Она бросила на него гневный взгляд, левый глаз ее заслезился.

Он поднес руку к ее горлу, однако лишь провел пальцем по охватывающему ее шею зачарованному металлу. По Ошейнику Боли.

– Его сработал сам Эмилидис, – сказал он. – Из всех, носивших этот предмет, никого не осталось в живых. – Взгляд его черных блестящих глаз на мгновение замутился, обратившись к вещам одновременно жутким и неисповедимым. – И ты умерла бы, если бы посмела пролить самую малую толику света Смыслов… Конечно! Подумать иначе значило бы оскорбить саму память ремесленника.

Он сглотнул, опуская взгляд к кончикам ее грудей и ниже.

Огромные зрачки вновь заглянули в ее глаза.

– Но я-то знаю, что ты – дунианка… И даже в тупом твоем лезвии может скрываться отравленный шип.

Он вздохнул.

– По собственной глупости я посчитал, что это знание даст мне власть над тобой. И теперь я погрузился во всякие неоправданные подозрения. И, как в наваждении, стараюсь понять, где именно следует мне искать эту отравленную булавку. И я спрашиваю себя: что сделает мой король, когда наконец увидит тебя? Что может сделать любая душа, получив в подарок столь знаменитую певчую птицу?

Он усмехнулся.

– Ну конечно же, он велит ей спеть.

Запрокинув назад ее голову, он затолкал шелковый мешок ей в рот, в самое горло. Серва зашлась в кашле. Глаза Харпиора удовлетворенно блеснули.

– Нет голоса, – сказал он, – нет и ядовитых шипов.

Боги, алчные, всемогущие, словно голодные волки, воют за извечными вратами смерти. И нелюди, потомки Имиморула, решили отказать бессмертным в сочном мясе собственных душ, такова была их гордыня. И потому, если люди просили, чтобы им позволили жить так, дабы потом они стали чем-то вроде домашней скотины на небесах, нелюди просили, чтобы им было позволено умирать незаметно, уходить вовне и исчезать в глубочайшей из бездн.

– Так вот зачем спустился сюда твой отец, – проговорил юноша. – Чтобы найти забвение?

Они шли, следуя за своими тенями, туда, где мерк свет, к той груде, которую Сорвил заметил ранее.

– Все ищут его, – негромко отозвался Ойнарал. – Он здесь, потому что он из Высоких, а все Высокие, сдаваясь, приходят к озеру.

– Почему?

– Скорбь иначе действует на них: смятение их не столь глубоко, и буйный нрав полнее властвует над ними. Они приходят сюда потому, что только Высокий может надеяться пережить безумную ярость Высоких.

Оказавшись там, куда уже едва достигал свет глазка, они пересекли участок, покрытый, словно мусором, тысячами и тысячами костей, разбросанных или лежащих кучками на песке. Поначалу Сорвил решил, что все они принадлежат свиньям, однако вид пары пустых глазниц, смотревших на него из песка, указал ему на ошибку. Глазницы смотрели из черепа размером с его грудную клетку.

– Но откуда тебе известно, что твой отец еще жив? – спросил он своего сику.

И впервые заметил на поверхности перед собой и Ойнаралом бледное свечение Амиоласа.

– Потому что один только Киогли Гора мог повалить его.

Нелюдь направился вперед, чтобы рассмотреть груду. Когда Последний Сын подошел к замеченному ранее Сорвилом черепу, тот снова ужаснулся: макушка доходила до закованного в нимиль колена нелюдя!