Вадим Панов - Не видя звёзд

Однако сейчас Крачин пребывал в орудийном отсеке в одиночестве – проверял состояние системы и с радостью поприветствовал Дорофеева.

– Капитан.

– Аксель. – Они говорили друг другу «ты», оставляя официальную манеру для официальных обстоятельств. – Что-то не так?

– Вчера доставили новую оптику, я приказал Бедокуру установить её, зашёл проверить.

Они оба понимали, что, если Чира получил приказ – он его исполнит, но должны были лично убедиться, что всё сделано.

– Оптика совсем новая? – Базза внимательно оглядел только что установленный прицел.

– Та же модель, но усовершенствованная, – ответил Крачин. – Одной тренировки будет достаточно, чтобы номера научились правильно ею пользоваться. Тренировку проведу в пути.

– Прекрасно. – Дорофеев помолчал. – Оружейная комната?

– Я здесь закончил, можно пройти, посмотреть.

– Пройдём… – Было видно, что Базза слегка смущён, что случалось с ним крайне редко. – Аксель, я хочу поговорить о вашей поездке в Челлингрид… точнее, о вашем возвращении оттуда…

И замолчал, явно ожидая, что старший помощник поддержит тему. Крачин же лишь улыбнулся.

– Я слышал, тебе пришлось заплатить… гм… небольшой штраф?

– Весьма умеренный.

– Бабарский доложил об обстоятельствах дела – и я очень рад, что ты принял именно такое решение, Аксель.

– Это был самый логичный выход из создавшегося положения, – негромко ответил Крачин.

Став свидетелем вопиющего преступления, синьор начальник полиции немедленно арестовал употребившего вихель Крачина и помчался к борту – ругаться с коллегами из Челлингрида. Не забыв повторно предупредить вахмистра, чтобы тот не позволял капитану парома останавливаться. Препирательства продолжались до тех пор, пока на горизонте не появилась колокольня собора Доброго Маркуса, на основании чего Южир заявил коллегам, что они находятся на его территории. В ответ услышал много интересного, включая жестокое пожелание больше не появляться в весёлом Челлингриде, но выслушал угрозу стоически, продемонстрировав настоящее лингийское мужество. И своих не сдал.

Но по прибытии в Даген Тур потащил Крачина в суд, где Аксель и получил штраф.

– Из-за чего возникло недоразумение?

– Даю слово: мы не виноваты. Хозяин заведения оказался неприличным человеком и подал жалобу, несмотря на то что мы уладили все разногласия и даже доплатили за беспокойство.

– Хорошо… – Дорофеев почесал кончик носа. – Кстати, ты не видел Галилея?

– В астринге его нет?

– Не нашёл.

– Иногда он забирается на крышу эллинга, – припомнил Крачин.

– Я посылал людей – его там нет.

– Тогда не знаю.

И никто не знал, поскольку, если Галилей не хотел, чтобы его нашли – отыскать его никто не мог. Нижние чины шептались, что астролог умеет уходить в Пустоту, но Дорофеев в это не верил. И хотя иногда предательские мысли проскальзывали – гнал их. Базза подозревал, что Бабарский поделился с Квадригой некоторыми потайными помещениями, созданными на «Амуше» для всякой контрабанды, однако уточнять детали не стал, оставив и астрологу, и суперкарго определённую свободу манёвра. В том числе и потому, что относился к астрологу так же, как все нормальные цепари Герметикона, и считал, что, если Галилею нужно побыть в одиночестве – он может прятаться столько, сколько хочет. Благо он всегда появлялся. И появлялся вовремя.

Так получилось и на этот раз.

Заканчивая обход «Амуша», Дорофеев спустился на нижнюю, техническую палубу гондолы – без особой цели, просто окинуть взглядом и убедиться, что на ней всё в порядке, и обнаружил Галилея в «корзине грешника». Астролог откинул брезентовый полог, забрался внутрь и курил трубку, нарушая все существующие правила пожарной безопасности. Будь на палубе кто-нибудь ещё, Квадрига получил бы грандиозную «вставку», но цепарей поблизости не оказалось, и Дорофеев просто облокотился на корзину и вопросительно посмотрел на астролога. Тот вздохнул, вытащил трубку и выколотил её в металлический ящичек, заменивший ему пепельницу.

Ему было тридцать пять, однако выглядел Галилей… Выглядел он странно: с одной стороны явно моложе своего возраста, относясь к тому типу мужчин, которые до самой старости продолжают казаться юными; с другой – общеизвестная необходимость потребления всевозможных веществ не могла не отразиться на Квадриге, так что выглядел он молодо, но потасканно. У него было узкое лицо, большие тёмно-серые глаза и слегка оттопыренные уши. Волосы русые, короткие, плотно лежащие на голове, подбородок прикрыт короткой бородкой. Могучим телосложением Галилей не отличался: невысокий, узкоплечий, вялый… Он казался болезненным не только с лица, но и жестами. Другими словами типичный астролог.

Хотя…

Трудно назвать типичным единственного оставшегося в живых участника Тринадцатой Астрологической экспедиции.

Очень трудно.

– Всё в порядке? – негромко спросил капитан.

– Частично, – ответил Квадрига, избегая смотреть Баззе в глаза.

– Что не так?

– Мне… – Галилей повертел в руке трубку, но набивать её при капитане постеснялся. Повертел, помолчал и ответил: – Мне снятся сны, которые я не помню. Сны о том, что я не помню. Снятся с тех пор, как мессер принял решение идти в Туманность Берга.

– И? – спросил Дорофеев примерно через минуту, поняв, что Квадрига задумался и не собирается продолжать.

– И я их боюсь, – ответил Галилей. Выпрыгнул из корзины, расправил плечи, кое-как изобразив стойку «смирно», и доложил: – Астрологическая служба к походу готова, капитан, готова на сто процентов, будь я проклят.

Когда-то давно эта комната была…

Впрочем, Помпилио уже не помнил, для чего «когда-то давно» предназначалась эта большая, занимающая весь этаж комната. Скорее всего, служила гостевой спальней. Или особой гостиной. Или курительной. Последнее, пожалуй, совсем сомнительно… Как бы там ни было, Помпилио не помнил, для чего комната предназначалась раньше, поскольку нечасто забирался на эту башню – вторую по высоте в замке и стоящую ближе всех к озеру. Однако с абсолютной точностью помнил, почему распорядился подготовить для невесты именно эту комнату – из её бесчисленных, идущих по всему периметру окон, и особенно с опоясывающей башню террасы, открывался потрясающий вид: на Даген Тур, озеро и долину. И Помпилио захотел, чтобы Кира с первого мгновения пребывания на Линге видела свои владения во всей красе. И расчёт оправдался: красивейший пейзаж помог пережившей две страшные потери и покинувшей родную планету девушке успокоиться, прийти в себя, а потом – полюбить Даген Тур так же сильно, как тысячу лет любили его Кахлесы.