Роджер Желязны - Кровь Амбера [litres]

– Разве власть – самоцель?

Джулия засмеялась:

– Что плохого в том, чтобы иметь немного власти? По-моему, это довольно приятно.

– Пока ты не получаешь много власти, – заметил Люк.

– Тогда и мыслить придется масштабно, – сказала Джулия.

– Не согласна, – заявила Гейл. – Для человека прежде всего долг.

Люк внимательно посмотрел на нее и кивнул.

– Ох, давайте оставим вопросы морали, – протянула Джулия.

– Нет, не оставим, – отрезал Люк.

– Я не согласна с тобой.

Люк пожал плечами.

– Она права, – внезапно промолвила Гейл. – Я не считаю, что долг и мораль – одно и то же.

– Когда у тебя есть долг, – сказал Люк, – есть определенные обязанности – к примеру дело чести, это и должно стать твоей моралью.

Джулия взглянула на Люка, потом на Гейл.

– Выходит, мы пришли к единому мнению?

– Нет, – покачал головой Люк, – не думаю.

Гейл пригубила бокал.

– Ты говоришь о личном кодексе чести, как ты его понимаешь; это не имеет ничего общего с общепринятыми, расхожими представлениями о морали.

– Верно, – согласился Люк.

– Тогда это не мораль в чистом виде, а только долг, – возразила она.

– Но долг и есть мораль, – настаивал Люк.

– Мораль есть ценность цивилизации, – сказала Гейл.

– Понятие «цивилизация» условно, это искусство жить в больших городах.

– Ну хорошо, тогда – культурная ценность, – кивнула Гейл.

– Культурные ценности – также вещь относительная, – улыбнулся Люк. – Мои, например, подтверждают мою правоту.

– А откуда они взялись, твои ценности? – поинтересовалась Гейл, внимательно глядя на него.

– Давай придерживаться чисто философских категорий, – предложил он.

– Тогда, может, вернемся к долгу?

– А куда подевалась власть? – спросила Джулия.

– Да здесь она где-то, – улыбнулся я.

Гейл сидела с озадаченным видом, будто в нашей дискуссии возникло что-то новое, способное дать мысли иной поворот.

– Если долг и мораль – две разные вещи, – медленно произнесла она, – какой из них вы отдадите предпочтение?

– Никакой, потому что это одно и то же, – ответил Люк.

– Я так не думаю, – вмешалась Джулия. – У тебя получается, что долг – это что-то очень конкретное, а что нравственно, что нет – ты решаешь сам. Если бы мне пришлось выбирать, я выбрала бы мораль.

– Что до меня, так я предпочитаю конкретные вещи, – сказала Гейл.

Люк допил пиво и слегка рыгнул.

– Чушь все это! Хватит вам философствовать, уик-энд не для того. Давай-ка лучше попробуем еще разок, Мерль!..

Я поставил левый локоть на стол и раскрыл ладонь. Мы начали меряться силой, напряжение возрастало.

– Я прав, не так ли? – процедил он сквозь сжатые зубы.

– Да, ты прав, – ответил я и прижал его руку к столу.

Сила.

Я вынул корреспонденцию из почтового ящика и отнес ее наверх в свою квартиру. Там было два счета, несколько рекламных писем и пухлая бандероль без обратного адреса.

Я запер за собой дверь, сунул ключи в карман, швырнул кейс на стул и собирался сесть на диван, когда в кухне зазвонил телефон.

Бросив почту на кофейный столик, я пошел на кухню. И тут у меня за спиной рванул взрыв. Я машинально нырнул вперед, ударившись головой о ножку кухонного стола, и в общем-то не пострадал. Тем временем телефон смолк. Я уже тогда знал, что есть более простые способы избавляться от ненужной почты, но долго еще ломал голову над тем, кто же мне звонил.

Иногда я вспоминаю про первую попытку: грузовик, мчавшийся прямо на меня. Перед тем как отпрянуть в сторону, я успел взглянуть на лицо шофера – ничего не выражающее, застывшее, мертвое, словно он был загипнотизирован, одурел от наркотиков или спятил. А еще вспоминается ночь, когда на меня напали грабители. Они набросились на меня, не говоря ни слова. Я отбился от них и пошел прочь. Уходя, я оглянулся и увидел мельком темную фигуру, скользнувшую в дверь дома напротив. Посторонний наблюдатель или один из нападавших, которому посчастливилось улизнуть? Я был встревожен. Если бы я вернулся, а этот человек оказался бы всего лишь случайным прохожим, он мог бы стать свидетелем, способным описать меня полиции. Да, разумеется, мои действия вполне укладывались в рамки самообороны, но кому нужна лишняя шумиха? И я, послав мысленно его ко всем чертям, зашагал дальше. Вот вам еще один случай из серии тридцатых апреля.

Затем день ружья. Я быстро шел по улице, как вдруг прогремели два выстрела. Стрелявший промазал, но я осознал, что происходит, лишь когда на меня посыпались обломки кирпича здания слева от меня. Третьего выстрела не последовало, но из дома на противоположной стороне улицы послышался глухой стук и звон разбитого стекла. Одно окно на третьем этаже было широко распахнуто.

Я поспешил туда. Старый жилой дом, входная дверь его оказалась запертой, но мне было не до соблюдения этикета, и я взбежал по лестнице на третий этаж. Нашел, как мне показалось, нужную квартиру и решил для разнообразия попробовать открыть ее старым добрым способом: просто повернул ручку и толкнул. К моему удивлению, получилось, дверь была не заперта.

Еще с порога я увидел, что квартира пуста, что в ней даже нет мебели. По-видимому, никто здесь не жил. Может, я ошибся, не туда вошел? Однако, заметив широко раскрытое окно и лежавший на полу предмет, я вошел и закрыл за собой дверь.

В углу лежало сломанное ружье. Оглядев приклад, я понял, что его с силой швырнули; ударившись о радиатор, оно отскочило в угол. Потом я заметил на полу кое-что еще, влажное и красное, всего несколько капель.

Я быстро осмотрел небольшую квартиру. Окно в спальне было тоже открыто, и мимо него тянулась пожарная лестница. Я решил, что мне следует воспользоваться ею и удалиться. На черном металле также обнаружилось несколько капель крови. Внизу, на улице, никого не было видно.

Сила.

Чтобы убивать. Чтобы оберегать.

Люк? Джасра? Гейл? Кто из них замешан?

Я вспомнил, что в то утро, когда оказалась открытой газовая горелка, мне тоже звонили. Желая предупредить меня об опасности?

Каждый раз, обдумывая эти события, я воспринимал их по-разному. Каждый раз обнаруживал новые моменты. Если верить Люку и псевдо-Винте, эпизоды последних тридцатых апреля не представляли для меня опасности. Но, по моему мнению, каждый раз мне грозила смерть. И кого я должен был винить? Преступника? Или избавителя, спасавшего меня в последнюю секунду? Кто же этот таинственный убийца и кто избавитель?

Помню странную историю, приключившуюся с моим отцом, злополучную автомобильную катастрофу, как в фильме «Прошлым летом в Мариенбаде», хотя тот случай объяснялся значительно проще, чем мои злоключения. По крайней мере, отец знал, что надо было делать. Неужели мне в наследство досталось фамильное проклятие – один заговор за другим?