Майкл Стэкпол - Вол’джин. Тени Орды [litres]

Тиратана ограничивало иное. Он все еще хромал, хоть и не так сильно, как раньше. Он пользовался тростью и часто тренировался с монахами, которые обучались бою на палках. Вол’джин заметил, что в разгар тренировки его хромота пропадала. Только под конец, когда Тиратан мог передохнуть и снова прийти в себя, она возвращалась.

Еще человек наблюдал за монахами с луками. Нужно было быть слепым, чтобы не заметить, как ему самому хочется стрелять. Он оценивал монахов, наблюдал за их стрельбой, удрученно кивая, когда они промахивались, или сверкая улыбкой, когда они рассекали стрелу, уже сидящую в мишени.

Теперь, когда Вол’джин был достаточно здоров, чтобы тренироваться, он перебрался в маленькую строгую келью на восточной стороне монастыря. Простота жилища – циновка, низкий столик, раковина и кувшин, а также два крючка для одежды – несомненно, должны были не давать отвлекаться. В голых стенах монахам было проще собраться с мыслями и обрести покой.

Вол’джин обнаружил, что это напоминает ему о Дуротаре – хоть здесь и было значительно холоднее. Жилье в келье оказалось ему не в тягость. Постель он устроил там, где его будил первый луч зари. Тролль занимался работами в монастыре наравне со всеми, затем съедал простой завтрак перед утренними занятиями. Он отмечал, что в его рацион входит больше мяса, чем у монахов, что имело смысл, учитывая его состояние здоровья.

Утро, день и вечер шли по одному распорядку: дела, еда и тренировки. Тренировки Вол’джина вращались вокруг силы и гибкости, обучения бою и познания своих физических пределов. Во второй половине дня тролль получал более индивидуальное обучение – снова со сменяющейся компанией монахов, потому что большинство из них посещало занятия. Они воссоединялись на физических упражнениях вечером, которые уже состояли, в основном, из растяжки и подготовки к крепкому ночному сну.

Монахи оказались хорошими учителями. Вол’джин наблюдал, как пандарены разбивают десяток досок одним ударом, и с нетерпением ждал, когда ему самому позволят попробовать проделать нечто подобное, потому что знал, что сможет. Но когда для него пришло время этого упражнения, вмешался настоятель Тажань Чжу. Вместо досок перед троллем поставили камень толщиной в дюйм.

«Вы смеетесь надо мной?»

Вол’джин пригляделся к монаху, но не заметил подвоха. Впрочем, это не значило, что его не было – бесстрастное выражение лица пандарена могло скрывать что угодно.

– Вы хотите, чтобы я ломал камень. Другие ломают дерево.

– Другие не верят, что могут расколоть дерево. Ты веришь, – Тажань Чжу показал на щель за каменной плитой. – Отправь свои сомнения туда. Добей до них.

«Сомнения?»

Вол’джин оттолкнул эту мысль, потому что она отвлекала. Ему бы хотелось ее проигнорировать, но вместо этого он сделал так, как посоветовал монах. Тролль представил сомнения в виде переливающегося сине-черного шара, разбрасывающего искры. Дал ему пролететь сквозь камень, чтобы зависнуть под ним. Затем приготовился, сделал глубокий вдох и резко выдохнул. Вогнав кулак в камень, Вол’джин раскрошил его, но не остановился, размазав и маленький шарик сомнений. Он мог бы поклясться, что не чувствовал сопротивления, пока не достал до шарика. Камень был ничем – хоть Вол’джин и стряхнул его пыль со своей шкуры.

Тажань Чжу уважительно поклонился.

Вол’джин ответим тем же, задержавшись в поклоне дольше, чем обычно.

Другие монахи поклонились вслед уходящему настоятелю, затем поклонились Вол’джину. Тролль ответил и им, и затем заметил, как снова сменилось их ударение на «цзинь».

Лишь позже, вечером, сидя в одиночестве в своей келье, прислонившись спиной к холодному камню, Вол’джин позволил себе осознать хоть что-то из того, чему научился. Его рука не распухла и не онемела – и все же он до сих пор чувствовал, как сокрушает кулаком сомнения. Тролль размял пальцы, глядя, как они двигаются и радуясь, что к нему вернулись все ощущения.

Тажань Чжу правильно назначил целью сомнения. Сомнения уничтожали души. Какое здравомыслящее существо будет действовать, сомневаясь в успехе? Сомневаться, что он может пробить камень, значило признать, что его рука может не выдержать: кости – треснуть, кожа – порваться, а кровь – вытечь. И, задумайся он об этом, разве был бы какой-то другой исход? Этот конец стал бы его целью; следовательно, он бы преуспел и достиг этой цели. Тогда как, будь его целью уничтожить сомнение, и достигни он этой цели, что для него осталось бы невозможного?

На ум вновь пришел Залазан – не видением, а чередой воспоминаний. Сомнения разруши- ли его душу. Лучшие друзья, юные тролли росли вдвоем. Поскольку отцом Вол’джина был Сен’джин, вождь Черного Копья, он всегда считался лидером в этой паре – но только не для себя самого. И Залазан об этом знал; они часто со смехом обсуждали невежество тех, кто одного принимал за героя, а второго – за отстающего во всем компаньона. Даже когда Вол’джин задумал стать темным охотником, Залазан пошел в знахари-подмастерья мастера Гадрина. Сам Сен’джин поддерживал Залазана, и нашлись в племени те, кто считал, будто его готовят в преемники вождя, тогда как Вол’джину уготованы более великие дела.

Но даже здесь тролли обманывались, ибо оба юноши верили в мечту Сен’джина о родине для Черного Копья. О месте, где можно процветать без страха, без постоянно осаждающих врагов. И даже смерть Сен’джина от перепончатых лап мурлоков не смогла погубить эту мечту.

Где и когда в душу Залазана проползло сомнение? Возможно, всему виной стало осознание того, что Сен’джин, могущественный знахарь, умер так просто. Возможно, другу детства слишком часто приходилось слышать, будто Вол’джин – герой, а он, Залазан, – лишь его компаньон. А возможно, причиной было нечто, чего Вол’джин не мог бы даже предположить. Как бы то ни было, Залазан неистово устремился на поиски могущества.

И могущество свело его с ума. Залазан поработил большую часть племени Черного Копья, превратив их в безмозглых рабов. Вол’джин сбежал с некоторыми из них, а затем вернулся с союзниками из Орды, чтобы освободить острова Эха. Он возглавил войска, которые убили Залазана, он чувствовал брызги крови старого друга, слышал его последний вдох. Ему хотелось думать, что в этот последний момент, в последней искре, что он видел в глазах Залазана, тот стал прежним и был рад освободиться от своего бремени.

«Как, надеюсь, будет и с Гаррошем».

Занимающий высокое положение, благодаря своему отцу, но едва ли почитаемый за собственные поступки, Гаррош наводил страх на многих. Он узнал, что страх – действенный хлыст, чтобы держать подчиненных в узде. Но не все ежились от его щелчка.

«Не я».