Майкл Стэкпол - Вол’джин. Тени Орды [litres]

– Ты прав. Тернистая долина. Я нашел тролля и очень хорошо платил ему на протяжении года. Он сказал себе, что послужит моим проводником. Свои обязанности он выполнял умело. Я перенимал от него язык – сперва без его ведома, потом – в разговорах. У меня есть способности.

– В это я верю.

– Следы – это тоже язык. Я выслеживал его. Каждый день возвращался на пятачок земли, чтобы наблюдать, как пропадают следы. В жаркий сезон, после дождя. Я выучил язык, который говорил, как давно прошел тролль, как быстро, какой в нем был рост.

– А потом ты его убил?

Тиратан собрал черные войска обратно в стакан.

– Не его. Я убивал других троллей.

– Я тебя не боюсь.

– Я знаю. И я убивал мужчин – как и ты. – Человек поставил стакан на стол. – Этот тролль – он называл себя Керен’дал – молился. Так я думал, и я об этом упомянул. Он ответил, что разговаривает с духами… забыл, как он их назвал.

Вол’джин покачал головой:

– Ты не забыл. Он тебе не говорил. Секреты есть секреты.

– Временами он очень раздражался, прямо как ты. Временами он говорил с ними, но не получал ответа.

– Отвечает ли тебе твой Священный Свет, отродье людей?

– Я давно перестал в него верить.

– Потому он тебя и покинул.

Тиратан рассмеялся.

– Я знаю, почему я покинут. По той же причине, что и ты.

Вол’джин удержал на лице маску безразличия, но знал, что выдал себя самим этим действием. С тех пор, как он прошел по воспоминаниям Тиратана, с тех пор, как повидал мир глазами человека, лоа стали далеки и молчаливы. Казалось, будто буря, бушевавшая вокруг монастыря, все еще бушевала в мире духов. Он видел Бвонсамди, Хир’ика и Ширваллу, но только в виде тусклых серых силуэтов, исчезавших под волнами белизны.

Вол’джин все еще верил в лоа, в их предводительство и дары, в необходимость поклонения им. Он был темным охотником. Он мог читать следы с той же легкостью, что и Тиратан, и с той же легкостью мог общаться с лоа. И все же, в буре следы замело, а вихрящиеся ветры унесли слова.

Он пытался до них достучаться. На самом деле, из-за последней попытки тролль и опоздал на встречу с Тиратаном. В своей келье Вол’джин погрузился в состояние покоя, вышел за пределы физической клетки окружающих предметов, но не смог прорваться через барьер бури. Казалось, будто его отвлекают холод и расстояние от дома – а еще то, что до этого он ходил по сну в человеческом теле. Он не мог сфокусироваться достаточно, чтобы пробиться к ним, перекинуть мост через пропасть между собой и лоа.

Словно стоило Бвонсамди выпустить Вол’джина из своей хватки, как лоа потерял к нему интерес.

Тролль вскинул голову.

– И почему ты покинут?

– Страх.

– Я не боюсь.

– Но на самом деле боишься, – Тиратан постучал по виску пальцем. – Я все еще чувствую тебя в своем разуме, Вол’джин. Тебя ужаснул опыт пребывания в моей шкуре. Не потому, что он показался тебе отвратительным, но потому, что ты считаешь меня столь хрупким. О да, это ощущение у меня остается. Горькое, маслянистое, оно не пройдет никогда. Это прозрение, я уверен, буду ценить, но вот ты упустил его важность для себя самого.

Вол’джин неохотно кивнул.

– То, что меня легко сломать, напомнило тебе, как близок к смерти был ты сам. Вот был я – сломанная нога, в ловушке, не в силах сбежать, знаю, что умру. И ты знал то же самое, когда пытались убить тебя. Помнишь, что случилось после?

– Меня нашел Чэнь. Принес сюда.

– Нет-нет, это тебе рассказывали, – человек покачал головой. – А что ты помнишь , Вол’джин?

– Когда я ходил в твоей шкуре, ты пожил в моей?

– Нет. И не согласился бы даже на спор. Хуже знания о том, как я уязвим, только знать, каким неуязвимым считаешь себя ты… Но ближе к делу. Так ты помнишь, что случилось после? Знаешь, как попал туда, где тебя нашел Чэнь? Или хотя бы почему все еще жив?

– Я живу, людское отродье, потому что отказался умирать.

Надоедливый, как муха, человечишка самодовольно рассмеялся:

– Так ты говоришь себе. Но этого ты и боишься. Ты не знаешь. Звено в цепи переживаний между тем, кем ты был, и тем, кем ты стал теперь, разорвано. Ты способен оглянуться на себя прошлого, и способен задаваться вопросом, ты ли это до сих пор, но ответ скрыт в бездне. Ты не можешь знать.

– А ты уверен? – прорычал Вол’джин.

– В том, кто я? – Тиратан снова рассмеялся, но уже с другой интонацией. Теперь в смехе слышались меланхолия и намек на безумие. – Ты видел то, что видел. Желаешь знать остальное? То, чего не видел?

Вол’джин снова выразил согласие кивком, не желая отвечать на слова человека напрямую.

– Я перестал быть Тиратаном Кхортом. Я уполз оттуда. Не человек, а зверь. Возможно, ощутил себя так же, как под взглядом тролля. Раненый, жалкий, гонимый жаждой, голодом. Я, человек, пировавший с лордами и принцами, вкушавший лучшее мясо, что сам ставил на стол, был вынужден выковыривать личинок из трухлявой древесины. Я ел корешки и надеялся, что они меня либо добьют, либо вылечат, но часто обнаруживал, что от них мне только хуже. Я измазывал себя грязью, чтобы отвадить паразитов. Я вплетал ветви и листья в волосы, чтобы прятаться от охотников с обеих сторон. Я сторонился всего и вся, пока не наткнулся на пандарена, собиравшего травы и весело напевавшего себе под нос.

– Твой компаньон. Почему не призвал?

Тут Тиратан замолк. Он потупил взгляд, сохраняя молчание. Тяжело сглотнул, и его голос стал натянутым и тихим:

– Мой компаньон привязал себя к человеку, которым я был. Я не мог обесчестить его своим тогдашним жалким состоянием.

– А теперь?

Человек покачал головой:

– Я больше не Тиратан Кхорт. Мой компаньон теперь не отвечает на зов.

– Все это потому, что ты боишься смерти?

– Нет, я боюсь многого другого, – человек поднял взгляд, и его глаза стали поблескивающими изумрудами. – А смерти боишься ты.

– Меня не страшит умереть.

– Я говорил не только о твоей смерти.

Реплика человека точно вонзила в грудь Вол’джина клинок по рукоять. Он узрел мудрость в сравнении последних событий с цепью, хоть и не хотел этого слышать. Очевидно, ошибки того Вол’джина, каким он был, привели к тому, что его едва не убили. И все же он выжил и научился чему-то, так что не совершит тех же ошибок снова. Но что-то в его разуме извратило эту мысль, и она словно выставила того, кем был тролль, каким-то неправильным, хуже, чем на самом деле. Хотя Вол’джин отвергал эту концепцию и принимал тот факт, что способен оступаться, он не мог отвергнуть мысль, что в изменившихся обстоятельствах уже не может быть тем же троллем, что и прежде.

«Цепь разорвана. Звенья пропали».

Однако с этой утратой пришло понимание общей картины. Вол’джин был не просто троллем. Он был темным охотником. Он был предводителем Черного Копья. Предводителем воинов Орды. И все равно чуть не умер. Означает ли смерть темного охотника удаленность от лоа? И значит ли его смерть, что умрет Черное Копье, что умрет Орда?