Сара Джин Горвиц - Тёмный лорд по имени Клементина

– Если ты снесёшь мне заклинание, которое поможет вылечить деревья, я… я отпущу тебя играть с огнедышащими курами, сколько захочешь!

Ну вот, от такого предложения Вредка не откажется ни за что! Гримуар постоянно пытался сломать изгородь, отделявшую его от огнедышащих сестёр, но Клементина и Элитор не позволяли этого сделать из опасений развеять дымом по ветру всё колдовское наследие Заколдунов. (Ну, скорее запретил-то Элитор. Клементина готова была разрешить несколько недолгих встреч под строгим контролем.)

Вредка лишь демонстративно клюнула яблоко острым алым клювом.

– Эй, перестань! – Клементина возмущённо топнула. Она понятия не имела, как подействует недозрелое ядовитое яблоко на здоровье волшебного гримуара в облике наседки, и не собиралась выяснять.

– Что-то она не очень слушает, а? – раздался чей-то голос.

Клементина так и подскочила на месте, ударилась головой о низко висевшую ветку и плюхнулась на землю с громким ох . Почесала ушиб и посмотрела на Вредку: уж не надумала ли эта курица показать своё новое умение? Однако птица как ни в чём не бывало продолжала клевать яблоко. Девочка поднялась.

– Кто это сказал? – сердито спросила она и оглянулась в поисках нарушителя границ. Но никого не увидела.

– Ага, так теперь ты меня слышишь, верно? – спросил голос. Он вроде бы принадлежал мальчику, но казался каким-то дрожащим и гнусавым, как у человека с простудой.

Клементина уставилась на чёрного барашка.

– Пожалуй, это довольно… э… интересный поворот, – заметил барашек.

– Ты говоришь?! – воскликнула Клементина.

У неё подогнулись ноги, и девочка рухнула на колени прямо в грязь, не думая о том, что испачкает дорогое платье или что на него попадёт сок ядовитых яблок. (А вот о последнем, пожалуй, подумать стоило: сок содержал такую сильную кислоту, что прожигал ткань насквозь, если его не смыть.)

– Уверяю тебя, – барашек как ни в чём не бывало хлопал тяжёлыми веками, глядя на хозяйку, – что я удивлён не меньше.

– Сомневаюсь, – выдохнула Клементина, не спуская глаз с существа перед собою.

Вообще-то она не удивилась, что барашек умеет говорить. Ну, или удивилась не слишком сильно. Она с самого начала заподозрила, что эта тварь чересчур умна для барашка, и нетрудно было представить, что избытком ума наградил его лорд Элитор в результате экспериментов – или что изначально это вообще был не барашек, а человек. Впрочем, как он превратился в барашка, её не касалось – но чтобы барашек был говорящим ? Это невозможно! Потому что животным на ферме Заколдунов полагалось молчать – и не важно, были они животными всегда или нет.

А раз барашек заговорил, это означало, что все признаки, которые Клементина так старательно пыталась не замечать: сбежавшая, несмотря на подписанный кровью договор, кухарка; застывающие на месте пугала; пропажа огнеупорных заклятий, – больше не замечать нельзя.

Если тихая ферма заговорила, это значит лишь одно: волшебство тёмного лорда Элитора теряет силу.

Клементина барабанила в дверь. Она не стукнула тихонько и даже не поскреблась еле слышно, она сжала кулаки и обрушила их на дверь.

– Отец! – закричала она тому, кто был по ту сторону двери. Не «шепнула» и даже не произнесла «пониженным тоном». Бараны заговорили, пришёл конец света, и это было правильно – вести себя как можно громче. Потому что она должна быть услышана – а лорду Элитору надо это услышать. – Отец, пожалуйста, открой дверь! Нам надо поговорить!

В мастерской что-то прошуршало, но дверь осталась запертой.

– Отец, пожалуйста! – она снова заколотила кулаками.

И стучала, стучала, стучала, пока вдруг… шшшух . Тяжёлые створки повернулись на петлях, и кулак врезался в воздух. Однако в дверях никто не стоял.

Клементине стало ясно, что это она распахнула дверь – и не кулаками, а волшебством. Только что она сняла одно из заклятий своего отца, причём сделала это нечаянно.

Девочка вошла в мастерскую, внезапно оробев от произведённого ею шума. Хорошо же она выглядела со всеми этими стуками и криком. Вот бы её кто-нибудь сейчас увидел: в панике, ничего не соображавшую от страха – уж он-то обязательно воспользовался этой возможностью застать её врасплох.

Разве не учил её отец сдержанности в этой самой мастерской, когда наставлял в искусстве Тёмного Владычества? Стоило ей сделать хоть малейшую ошибку в заклятии – и его слова свистели в воздухе, как кнут, и ранили куда больнее, чем последствия любой ошибки. От этого она ошибалась снова и снова, отчего Элитор бесился ещё сильнее, и они без конца повторяли урок, пока отец не вылетал вон, пылая от ярости, а Чёрный Дворецкий катился следом за ним, жужжа и щёлкая с самым презрительным видом. В этой самой комнате Элитор услышал, как она поёт – всего однажды, – и мановением руки заставил её горло полыхать огнём каждый раз, стоило ей забыться и запеть. В этой комнате Клементина толкла в ступке рыбьи глаза для его зелий и крошила свежие мандрагоры, кричавшие и корчившиеся от боли.

Сердце замерло у неё в груди. Эта комната явно не была её любимой.

Клементина шагнула внутрь и всмотрелась в царивший здесь полумрак. Отец постарался найти самые плотные тёмные шторы для единственного узкого окна, прорубленного в гранитной стене. В щели между шторами едва пробивался жалкий лучик света, сверкая на кипящих снадобьях, гранях стеклянной посуды и никогда не пустующих медных клетках. Девочка повернулась к окну, и по её безмолвному приказу чары раздвинули плотную ткань, впуская в мастерскую дневной свет.

Лорд Элитор с сердитой гримасой заслонился от солнца, но недостаточно быстро: Клементина успела увидеть его лицо. Он сидел, скорчившись за рабочим столом из мрамора спиной к девочке перед тускло светившей лампой. На ногах, больше не достававших до пола, болтались ставшие слишком большими башмаки. Дворецкий затаился под ним, как будто чёрный кот, свернувшийся клубком в тени, вот только коты не стараются то и дело поправить башмаки на ногах у хозяина.

Лорда Элитора стало трудно узнать. Вместо волос на месте бровей и усов остались мазки чёрной краски на грубой, потрескавшейся коже. Щёки ввалились, и кости торчали, как будто его морили голодом. И хотя лорд постарался отвернуться, Клементина заметила, как сжалось в кулаки то, что оставалось от его рук.

Больше всего ей хотелось сейчас кинуться к отцу, чтобы разжать эти бедные тонкие пальцы, пока они не треснули от напряжения, поцеловать их и прижать к щекам, даже рискуя пораниться об их острые края. Впервые за долгое-долгое время девочке хотелось положить голову к папе на колени и просто выплакаться . У неё на глазах выступили слёзы. Однако она не посмела дать им волю – особенно в этой комнате. Только не в башне тёмного лорда.