Салма Кальк - Любовь против нелюбви

Эта Кэт была Мэгвин не чужой, а вовсе дальней роднёй, если считать, что Старший Народ – друг другу родня, впрочем, от людей так оно и виделось. Оттуда и магия в этом тщедушном теле, и волосы как пламя костра, и глаза бедовые, тёмно-зелёные. Да только вот постоять за себя девочка не умела вовсе, на неё кто глядел сурово – она уже или плакать принималась, или вовсе убегала и пряталась. И способностями своими толком не владела – видимо, не учили её, ни мать, рано умершая, ни кто другой. Эх, нужно будет оставить кого-нибудь, чтоб приглядывал – после. Потому что сама Мэгвин задерживаться в этих краях не собиралась.

Она зажгла все нужные травы, и нарисовала все нужные фигуры, и призвала силу. Сила понадобится – едва ли не вся, что у неё есть, такого рода задачи тяжелы и даются не каждому.

Зажмурилась и ступила на неверную тропу, приведшую её в совсем другой мир.

И этот мир не был магическим! То есть, в нём жили люди, имеющие способности, они творили и звали, но – им никто не откликался. Мэгвин было недосуг понимать, почему так, сил у неё было не слишком много, а ещё предстояло вернуться. Но сначала – найти.

Местные свободные души встречались не так уж и редко, но – они или целеустремлённо направлялись, куда им положено, или не подходили совершенно. Если девочка снова захочет умереть через неделю в Телфорд-Касле – то зачем тогда это всё?

Впрочем, вот, кажется, что-то подходящее. Мэгвин сосредоточилась… и оказалась в непонятном жилище, несколько комнат в высокой башне. Прозрачные стёкла – как на далёком юге, тёплый ковёр на полу, портьеры, тонкой работы посуда в шкафу. По стенам висели какие-то бумаги с печатями – наверное, о чьих-то заслугах. Мэгвин вгляделась в незнакомые буквы и попыталась понять – было у неё такое свойство – «почётному гражданину города Корякиной Екатерине Петровне», «заслуженному учителю Российской Федерации», «за многолетний самоотверженный труд»… Ничего не поняла.

Тепло, очень тепло. Никакой печи, никакого живого огня – а тепло. Наверное, небедное жилище, раз так хорошо обогревается неведомой магией – на улице-то лютый мороз, на родине Мэгвин такого отродясь не бывало. Портрет пожилой женщины, перевязанный чёрной лентой, привлекал внимание. Почему-то коротко стриженная, седовласая, важная – она смотрела пристально и сурово. Если речь о ней – то такая справится. Но захочет ли она пойти с Мэгвин? Почему-то она осталась здесь, в своём доме, и не отправилась, куда там людям после смерти нужно идти? Что её здесь держит?

Нужно понять – и приложить все усилия.

Катерина Петровна мрачно взирала из-под потолка квартиры на вернувшихся домой детей. Она видела, что Валера опять лыка не вяжет – когда только успел набраться, с утра, что ли, начал. Володя раздражён и на всех срывается. Наталья молчит и поджимает губы, шепчется со своим Сергеем. Это они с похорон и поминок пришли, соколики. Хорошо хоть детей отправили по сватам – правильно, нечего им делать на кладбище в такой холод, утром все минус тридцать, вот досталось-то умереть зимой!

Валеру уложили спать в гостиной, Софья пошлёпала босыми ногами ставить чайник, Наталья с мужем попрощались и ушли домой. Володе Анна начала что-то говорить, или не говорить, а просто просить – мол, завтра, дети, школа, деньги какие-то, что-то ещё – вот дурная баба, неужели не понимает, что человек мать похоронил! Ругнулся Володя нехорошо, ушёл и хлопнул дверью.

Ну вот, здравствуйте! И Наталья хороша, сколько раз ей было говорено – она старшая, она должна отвечать за младших, когда матери нет! А она хвостом махнула и была такова! Это всё её муж, у Катерины Петровны была хорошая воспитанная дочь, жила бы с семьёй – ни за что бы сейчас не ушла! Эх, нет бы сесть всем вместе, дружненько, вспомнить хорошее! Как же они теперь сами-то? Не справятся ведь!

Остались только Софья с Анной, они сели на кухне, собрали что-то на стол, вроде – за помин души, и принялись мыть всем кости.

Наталья, оказывается, самая из них всех мудрая – потому что жила, ни перед кем не отчитывалась, никому не помогала, помощи не просила и с матерью, то есть с Катериной Петровной, общалась по минимуму. Сейчас продадут с Серёгой квартиру, уедут в Питер, как собирались давно, да на открытый скандал идти не хотели, и будут молодцы.

Валера – маменькин сынок, который сам не может ни одного вопроса в жизни решить. Ни гвоздь забить, ни полочку повесить, ни трубу в раковине прочистить, только на диване лежать да в телевизор пялиться и горазд. И Софья, оказывается, давно уже собиралась разводиться, а теперь, говорит, самое время. Зарабатывает она сейчас хорошо, им с Виталиком – это внучок младший – хватит, а Валера пусть идёт на все четыре стороны, всё равно ни копейки не даёт ни на хозяйство, ни на ребёнка, а Катерина-то Петровна вроде как ему регулярно отстёгивала.

И Анна тоже не отставала – оказывается, она уже два года какие-то книжки на своей бестолковой работе строчит и в интернете публикует, да не просто так, а деньги зарабатывает! И столько зарабатывает, что платить ипотеку сможет, а на первый взнос ей пусть Володя даст, потому что дети у них общие. А то совсем распустился – водит свою любовницу, офис-менеджера Кристинку, по ресторанам, их там видят общие знакомые и ей, Анне, потом фотографии шлют и в глаза ими тычут. А чем она, Анна, виновата, что он не умеет по-людски, а только строить всех по линейке, как покойная Катерина Петровна? И как только она, Анна, вообще выдержала этот год, когда после инсульта у свекрови они с детьми перебрались в эту квартиру! Нет, всё понятно, за пожилым нездоровым человеком нужен уход, и она, Анна, была готова ездить сюда каждый день и делать всё, что требуется, – работа позволяла. Но Володя, видите ли, приказал собираться и переезжать. Правильно, Володя хотел быть хорошим сыном, а про любовницу все врут, потому что это не может быть правдой!

В самом деле, думала Катерина Петровна, какая любовница! Володя – хороший муж, за что только Анне достался, и замечательный отец для Павлика и Леночки. И нечего тут!

Катерина Петровна услышала, как открылась входная дверь, кто-то вошёл, из прихожей раздался детский голосок. Посмотреть пошли все – и обе невестки, и она.

Володя помогал снять пуховик какой-то тощей скуластой девице, одетой в вытертые джинсы и майку в облипку, куда только такой огромный вырез, зимой-то! За неё хватался мальчик лет трёх – маленький совсем.

– Это Кристина и Артём, они теперь будут жить здесь, – сообщил Володя.

А дальше начался кошмар. Анна орала, что ноги этой девицы и её ребёнка здесь не будет. Володя орал, что она здесь никто, а Кристина – его почти жена, и Артём – его сын. И что Анна пусть проваливает, но детей он у неё заберёт. Софья пыталась их разнимать, и словами, и потом – руками. А когда из гостиной, шатаясь, вывалился Валера, и матом потребовал, чтобы все замолчали, у Катерины Петровны лопнуло терпение. Бессовестные! Да как они вообще могут – вот так! Как смеют! Разве она их так воспитывала? Это невозможно, так не должно быть, у них приличная семья! Это нужно прекратить! Ей нужно обратно, ей срочно нужно обратно!