Розария Мунда - Ярость огня

– Что случилось?

Должно быть, у меня все на лице было написано. Она говорила шепотом, что означало, что Бекка и Гарет уже в постели. Днем Агга присматривала за чужими детьми и за своими собственными, потому что у нее были слишком слабые легкие, чтобы она могла работать в плавильном цеху вместе с другими женщинами или на барже, переправляющей руду из карстовых шахт. Но сейчас уже было поздно, и остальные дети уже отправились по домам. Дедушка, заснув, сидел у огня, и его костлявые плечи были укутаны в одеяло.

– Давай посидим на заднем дворе, – предложила Агга. – Ты голоден? Я оставила ужин.

Суп больше напоминал воду с ароматом рыбы, поскольку импорт зерна пришел в упадок после нашего нападения на Каллиполис, которое привело к введению эмбарго на ввоз зерна Медейской Лигой. Я налил похлебку в миску, а Агга взяла с собой одеяло, чтобы завернуться в него на улице, после чего мы прокрались мимо малышей, спящих в задней комнате, и вышли на крыльцо. Тишину нарушали лишь крики полусонных чаек и отдаленный плеск волн, пока Агга, как обычно, не разразилась кашлем.

– Сколько имбиря у нас осталось? – поинтересовался я.

– Совсем немного. Но ничего страшного, ведь леди Джулия скоро даст тебе еще, правда?

Я отставил суп в сторону и, обхватив себя руками, издал громкий стон.

– Ты рассердил ее? – прошептала Агга.

В те редкие моменты, когда мы ссорились, Джулия могла на месяц забыть о лекарствах для Агги. А потом смеялась, обернув все в шутку. Я тоже смеялся, но урок усвоил. Я покачал головой:

– Гораздо хуже.

Из Крепости до нас донесся погребальный звон. Нам обоим был хорошо известен этот звук.

Агга медленно выдохнула, понимая, что произошло, и тут же крепко обняла меня. Она прижимала меня к себе, пока шла заупокойная месса, и под звуки скорбного звона я отдался во власть своего горя. В ее объятиях я даже не пытался понять, что ранит меня больнее – смерть Джулии, или потеря того, что она дала и что забрала взамен, или терзающий меня ужас из-за того, что случится дальше. Теперь, когда Джулии больше нет, а Иксион займет господствующее положение.

– Мама?

Стены дома были настолько тонкими, что даже с закрытой дверью дети могли нас слышать. Агга обернулась, услышав голос Бекки, появившейся на крыльце, подхватила ее на руки и поцеловала в макушку. У Бекки были густые волосы, которых порой было больше, чем она сама.

– Ты должна спать.

– Но я услышала вас с Гриффом. – Она приветственно коснулась моей ладони своей крохотной ладошкой: – Ты летал на Спаркере, дядя?

Что бы ни думали обо мне драконорожденные, я с гордостью мог признаться, что среди детей клана Наг я – настоящая знаменитость. Как и Спаркер, которого они называли по имени, но никогда не видели.

– Да.

– Как бы мне хотелось полетать на драконе, – со вздохом сказала Бекка.

Я почувствовал, как Агга рядом со мной сжалась, с трудом переводя дух, словно надеялась, как и я, что от Бекки никогда не потребуют ничего подобного. В детстве Агге часто приходилось лечить мои ожоги от драконьего пламени. Однако она беспечно ответила дочери:

– Что ж, если однажды твои господа потребуют этого, ты выполнишь их волю. А пока твоя мать требует вернуться в постель.

Бекка хихикнула. Она не возражала, когда ее заставили встать и направиться к двери. Но все же сделала последнюю попытку:

– Не расскажешь мне сказку, дядя? О Наге и Великом Драконе…

– В постель! – в унисон воскликнули мы с Аггой.

Мы слушали, как она копошится в постели, зарываясь в одеяла рядом с Гаретом, и, затаив дыхание, ждали, когда воцарится тишина. А затем Агга, коснувшись моей руки, произнесла прерывистым шепотом:

– Расскажи мне, что произошло.

Пока я рассказывал, она плакала. Заливалась гораздо более горькими слезами, чем я, и тогда я понял, что ее одолевают старые воспоминания. О смерти матери, которую я почти не помнил. Об отце, о смерти которого я помнил, хотя дело было не столько из-за плохих новостей, сколько из-за их отсутствия. О ее Имоне, что не вернулся с шахты два года назад, о малышах, о которых ей приходилось заботиться одной. И я подумал, а кажется ли ей, что я испытываю такую же душевную боль, что и она.

Я испытывал ее. Душевную боль.

Но эта душевная боль не шла ни в какое сравнение с тем, что тогда переживала Агга.

И потому я пытался утешить ее в ответ, сделать хоть что-то, что поможет унять ее слезы. Я обнял ее, укутывая в одеяло, чтобы она не замерзла.

– Наездница, – начал говорить я, – та, что привезла тело Джулии из Каллиполиса. Ты не поверишь, Агга. Она была Первой Наездницей, как и Джулия. Но простолюдинка, как мы.

Агга усмехнулась сквозь слезы, и в ее голосе послышался восторг:

– Она сказала тебе?

– Она посмотрела в глаза Иксиону и сказала ему.

ЭННИ

Только оказавшись в башне Внутреннего Дворца под названием Крыло Обороны, я поняла, что не знаю, где проходит заседание Военного Совета. Я остановилась, стискивая бок, который пронзила острая боль, и просила первого попавшегося мне человека, куда идти. Он окинул меня скептическим взглядом:

– А разве Первому Наезднику не положено посещать Военный Совет?

– Меня только произвели в звание.

Седеющий мужчина средних лет нахмурился, услышав эту новость.

– Я вас провожу.

Он сопроводил меня по винтовой лестнице и постучал в темную дубовую дверь на самом нижнем этаже. Услышав окрик, он распахнул дверь:

– Антигона сюр Аэла, Первая Наездница, – объявил он.

Военный зал оказался пуст, за исключением одного человека – генерала Холмса, который сидел в дальнем конце овального стола и перебирал документы. Фигура Холмса в военной форме темным силуэтом выделялась на фоне красного революционного стяга с изображением дракона и четырех колец драконьего пламени, представляющих собой четыре металлических класса, что висел у мужчины за спиной. В комнате не было окон, потому что она выполняла роль бункера, защищенного от воздушных ударов и уходящего глубоко под землю, находясь на одном уровне с Огненной Пастью, и фонари, висящие над головой, отбрасывали длинные тени на каменные стены.

Холмс поднял на меня глаза:

– Антигона. Жаль, что вы пропустили заседание. Я не знал, что ваш график патрулирования поменялся столь оперативно.

У меня пересохло во рту, и сотни отговорок пронеслись в мыслях, одна хуже другой. Я поднесла сжатый кулак к груди в революционном салюте:

– Виновата, сэр.

Холмс не обратил никакого внимания ни на мое извинение, ни на салют, и я по-прежнему стояла посреди зала, пока все внутри у меня сжималось от тревоги. Я мысленно дала себе обещание больше никогда не опаздывать на встречу с этим человеком, и в этот момент слова Холмса вывели меня из раздумий: