Георгий Силуянов - Хранитель подземелий

– Да, конечно. С удовольствием ознакомлюсь с вашими взглядами. Если хотите, Шаабан, я могу передать остальным, чтобы пришли вечером, мы как раз собирались в ближайшее время заглянуть.

– Дай Бог, получится собраться.

Через минуту вернулся Клуатак, несший под мышкой несколько свертков, развернул их на деревянной стойке, демонстрируя как план Бёрнфилда, так и эскизы достопримечательностей города, зданий, по которым можно было ориентироваться в местности. Монах поблагодарил и ушел, а Арстель передал библиотекарю просьбу явиться к вечеру на встречу в лагере. Клуатак наотрез отказался:

– Слушай, Арстель, я уже жизнь, считай, прожил, и, знаешь, стараюсь держаться подальше от всего этого… бурного движения. А ты сходи, даже не спорь! Может быть, эти люди еще сумеют тебя переубедить и не потратить жизнь понапрасну, как я.

Арстель замялся, сунув руки в карманы. Оглядев шкафы и расписной клирийский ковер между ними.

– А что будете делать вы, Клуатак?

– А что мне, библиотекарю, можно делать? Книги сами себя салфеткой не протрут! А вот запылиться вполне могут. Ладно, дружище, ты пока бы тоже занялся своей работой, вечером ведь такой возможности не представится.

Откланявшись, Арстель вышел, аккуратно, стараясь не хлопать, закрыв за собой дверь. Ему было неприятно слышать о том, что шестидесятилетний Клуатак называл себя стариком – он сразу вспоминал своих родителей, которые, в годы его юности, достигнув примерно того же возраста, причисляли себя к людям преклонного возраста. Юный Арстель не мог принять того, что в скором времени останется в этом мире один. Вспомнив это, он задумался и о времени, которое, как известно, не вернуть. Тридцать лет проживя и делая одно и то же, он задумался о том, не было ли это несчастьем, ведь и его отец тоже, желая лучшего для сына, советовал Арстелю хотя бы попробовать перебраться в город, желательно, в столицу и открыть сапожную лавку там. А еще лучше – походить по Ранкору перед этим. Но, увидев снова, в который раз, родные холмистые пейзажи, густую траву и протоптанную за много лет тропинку, соединявшую ветховатые хижины из дерева и соломы, он преисполнился спокойствия. Вновь взглянув в небо, оглядев облака, которые медленно плыли в своем направлении, он направился в сторону своей лавки. Неподалеку курился дым возле трактира его единственного настоящего и лучшего друга – Хельда, который в последние годы практически заменил утерянную семью сапожнику. Вернувшись к работе, Арстель не мог перестать думать о Юки, своей жизни, гостях, наставнике. Так незаметно пролетело время и начало вечереть. Пришла пора собираться на встречу.

***

У хижины, в которой жил мельник Ропхиан, откуда он каждый день направлялся на свою мельницу, возле его повозки собралась приличная часть поселка. Арстель на пути пересекся с Карен и, завязав будничный разговор о том, как у кого прошел день, они присоединились к остальным. Солнце уже почти зашло, а неполная стареющая луна начала светить. Арстель давно любил провожать закаты в молчаливом созерцании их красоты, поэтому картина приподняла ему настроение. Идти в лагерь собрались местная священнослужительница Канария, которая практически не расставалась с церковным нарядом – целомудренным платьем черного цвета и белым чепцом. Был там и плотник Харал Зверюга со своей семнадцатилетней сестрой, которая рассказывала ему, судя по всему, какую-то смешную историю, а мускулистый брат так и катился от хохота, травница-хаглорианка Шая, мельник Ропхиан и староста селения Кёрк о чем то спорили с равшаром-земледельцем Гранашем и Хельдом, возле которого стояла ручная тележка, уставленная до краев бочонками с крепким пойлом, флорскел решил немного облегчить запасы кладовых своего трактира. Лесоруб Мурвак был тоже здесь, когда Карен спросила его, зачем он тоже собирается на встречу, если уже терпеть не может гостей, он ответил:

– Я хочу понять, есть ли реальная угроза от этих недосектантов, – его аж перекосило на последнем слове, – да и потом, мне даже интересно посмотреть, что они из себя представляют, насколько они двинутые.

– Чтобы почувствовать свое превосходство? – спросил Хельд, облокотившийся на тележку.

– А почему бы и нет? – ощерился Мурвак.

– Мне бы твою способность видеть то, чего нет, Мурвак! Может быть, я бы тогда уже жил во дворце с гаремом, набитым наложницами-южанками. Они такое умеют делать своими руками и не только ими, если бы вы знали…

– А ты, Хельд, конечно, испытал это на собственном опыте! – сказала Карен.

– Конечно! Мне это как-то приснилось. Научитесь управлять своим сном – и не такое увидите, друзья мои.

– Как по мне, наш мир и так полон всяких безумств, чтобы еще и добавлять что-то воображаемое, особенно, если воображение такое больное, как у тебя, Хельд, – сказала сестра Харала Глыбы Наяра.

– Ну не скажи, многие красотки Севера и Клирии, бывавшие в «Желудке Дракона», жаждали познать на себе мои фантазии! Но отчего же я занимаюсь этим во сне – из благородных побуждений, ведь соблазняй я реальных женщин – все вы, собратья-мужики, остались бы у разбитого корыта.

– Куда уж всем нам до твоего великолепия, – без намека на недовольство ответил Арстель, – и как ты вообще живешь с нами, простыми смертными.

Мурвак очень хотел сказать Хельду, как его достала эта болтовня, но передумал, ведь тогда он рисковал лишиться выпивки, а то и вовсе прохода к месту регулярных пьянок – «Желудку Дракона».

– Развращенный у тебя ум, Хельд, – сказала Шая, – в лесах Лайнур-Арая, если ты еще собираешься туда отправиться, такое не любят.

Канария хранила молчание, а Глыба со своей сестрой едва сдерживались, чтобы снова не повалиться со смеху. Наконец, они решили отправиться к пристанищу гостей своих земель.

***

Путь оказался достаточно близкий. Карен уже успела обойти края и несколько раз видела огни и струи дыма, курящиеся над лагерем, и без труда сумела провести остальных нужным путем. Тракт, выходящий из деревни, представлял собой довольно широкую дорогу, которая ответвлялась в суженную тропинку, уходящую в сторону полесья, редких деревьев, вблизи которых уже начинался лес, пусть и небольшой.

Впереди шагал Хельд, как ни странно, молча. Вместе с остальными пришло еще тридцать человек, что было не слишком значительным числом для поселка, в котором жило около двух сотен подданных Аргои. У ближайшего дуба полулежал молодой парень, почти юноша. Светловолосый, атлетично сложенный, он был одет в грубый плащ из зеленого сукна, жилет, усеянный карманами, простецкие брюки и кожаные сапоги. Он завидел приближающихся еще до того, как сам попал в их поле зрение. Он с пружинистой легкостью подскочил и скорым шагом направился в их сторону. За спиной его был колчан со стрелами. В руке держал он неброский, но весьма гладкий и гибкий лук.