Александр Мовчан - Золочёный фолиант. Сын морехода

Новоиспечённые товарищи же обменялись лёгкими улыбками и тоже направились к выходу.

На улице уже было достаточно светло, жители уже спешили по делам. Как же было приятно полной грудью вдохнуть свежий воздух после ночи в затхлом помещении, которое наполнял не самый приятный запах из свалки вперемешку с перегаром отвеселившихся постояльцев.

Во избежание неприятностей, Медведь отдал Рыбке свой огромный плащ, в котором та благополучно утопала, однако, хорошо скрывая свою личину от возможных нежеланных свидетелей. Сам же он остался в своём некогда дражайшем жёлтом мундире, который он по какой-то причине до сих пор не снял, правда, после вчерашней синей ямы одежда его была здорово перепачкана грязью и, вероятно, чем-то похуже.

В этот раз им не нужно было ухищряться и перелезать через высокие заборы – они покинули город через главный и, по сути, единственный выход. Пара стражников, охранявших его, хотели было бросить пару подозрительных взглядов в сторону незнакомой компании, но, завидев капитана, пусть даже бывшего, по старой привычке встали смирно и предпочли просто промолчать.

Элдрин помнил место стоянки труппы, поэтому уверенно шёл к нему. Недалеко от пункта назначения до ушей юноши донёсся некий звук. По мере приближения становилось ясно, что это было ржание лошади – громкое, неистовое.

– Моли? Обычно она спокойна… О, нет! Что-то случилось! – воскликнула Искорка и, позабыв про травмированную ногу, стремительно побежала вперёд.

Друзья так же ускорились. Очень скоро из-за поворота показалась стоянка… Зрелище, что предстало перед глазами могло повергнуть в шок любого. Огромный волк с седой серой шкурой, не уступавший ни локтя в размере крупному быку, исступлённо тряс из стороны в сторону, словно тряпичную куклу, тело Ральфа. Казалось, ещё совсем немного и зверюга разорвёт его на части. Рядом же валялись тела ещё трёх подельников… Вернее, лежало то, что от них осталось – у кого-то не хватало руки, у кого-то головы. А привязанная лошадь в это время билась в агонии, пытаясь безуспешно сорваться с привязи. Если бы не подоспели друзья, ей оставалось бы лишь беспомощно ожидать своей участи.

Искорка пришла в настоящий ужас. Она встала как вкопанная, широко раскрыв глаза, и не могла пошевелиться. Любой, завидев такого монстра, предпочёл бы поскорее сбежать оттуда. Но что-то заставило в тот момент Элдрина подобрать увесистый камень с земли и швырнуть волку в голову. Зверюга мгновенно прекратила трепать бездыханное тело и выпустило его из пасти, оставив на нём огромные рваные раны.

Хищник обернулся. Его серая шерсть встала дыбом, ещё больше увеличив размеры животного, из жуткой оскаленной пасти выделялась бурлящая пена и стекала вязкая слюна, а в глазах, налитых кровью, отразилась дикая ненависть.

От всего этого зрелища даже Медведя бросило в дрожь, но хуже всего должен был себя чувствовать Элдрин, ибо зверь уставился прямо на него. Он смотрел, не отрываясь и даже не замечая заходящего ему в тыл здоровяка, будто пытался рассмотреть его душу, разглядеть в ней что-то необычное.

Странно, Элдрин не чувствовал страха, лишь какое-то странное чувство, пульсацией отозвавшееся где-то в животе. Он медленно, смотря зверю прямо в глаза, поднял с земли заострённый сколовшийся камень, после чего начал медленно и аккуратно шагать по широкой дуге.

Волк начал приближаться к нему, выходя на подходящее для прыжка расстояние. С каждым его шагом в юноше нарастало это странное уже пылающее чувство. Сам того не замечая, Элдрин разомкнул губы, тоже оскалив зубы. Его дыхание стало шумным и глубоким, вены на шее вздулись, а сердце молотом стало стучать по груди. Юноша буквально закипал от непонятно откуда взявшейся ярости. В тот момент было не совсем понятно, кто там являлся настоящим зверем.

И хищник почувствовал это. Сперва он сбавил шаг, а после и вовсе остановился. И вот уже Элдрин пошёл в наступление. Он уверенно делал шаг за шагом, всё сильнее сжимая камень. Волк стал пятиться назад!

Парень будто обезумел – глаза его налились яростью, а по губе текла тонкая струйка крови – видимо, столь сильно сжались его зубы, повредив губу. Но он этого даже не замечал.

Зверю уже было некуда отступать – за ним была канава, наполненная сточными нечистотами и ночным дождём. И поэтому он прыгнул вперёд прямо на человека, обнажив смертоносные клыки и когти.

Элдрин увернулся, попытавшись тут же атаковать в ответ. Он замахнулся камнем, но монстр оказался быстрее, совершив ещё один скачок, повалив юношу на землю и прижав его своим огромным весом.

Казалось, что даже волк не поверил в это, ещё раз взглянув на лежащего соперника, убеждаясь в победе. В это время на спасение пришёл Медведь, огрев хищника толстой палкой. Животное отвлеклось, ударив когтями капитана куда-то в плечо. Тот повалился на землю, выронив своё орудие.

Этой передышки хватило юноше, чтобы перебросить камень в освободившуюся руку и нанести удар зверю в грудь.

По запястью потекла тёплая вязкая кровь. Монстр, издав какое-то невнятное завывание, отпрянул назад. Парень тут же вскочил на ноги, слёту нанеся ещё один удар – в этот раз прямо в голову. Зверь упал и забился в судорогах, сменив завывание на щенячье скуление. Но это не остановило безумца, он продолжал яростно наносить удары, обагряясь волчьей кровью, пока что-то похожее на мольбы о пощаде его врага не утонуло в тяжёлом рычании человека, а тело зверя ни перестало подавать признаки дыхания.

Всё было, словно в алой дымке. Элдрин чувствовал, как из-за его безумной хватки камень всё глубже врезается в его ладонь, но боли не было. Он ощущал лишь жар в груди и тепло на лице. Кто-то одёрнул его за плечи и бросил на землю. Рука с орудием убийства, которым он впервые отнял дар Жизни, разжалась. То же самое тёплое чувство теперь возникло ещё и на руке. Это была кровь. Кровь самого Элдрина, сочившаяся из ран на ладони, оставленные камнем. Видимо, эти ощущения заглушали боль, которую он в своём порыве даже не ощущал. А теперь она почти ушла. И это было единственное, что удерживало частицы сознания юноши.

Длинное извилистое ущелье тянулось с востока на запад и уходило куда-то в даль, куда-то за горизонт. Оно было столь широко, что смогло уместить огромную одинокую скалу, которая возносила свою вершину в небеса, заботливо пряча её где-то в мягких облаках. Но этот огромный монолит не был обычен – его стройный стан был окольцован громадной спиралью. На этих завитках, которые трижды опоясывали скалу, были рассыпаны белокаменные домики, в которых, собственно, жили люди.

Ноги сами вели по мощённой улочке куда-то по направлению к вершине. Город был пуст – абсолютно неподвижное окружение, даже вывески встречавшихся заведений не качались на ветру, несмотря на достаточно приличную высоту.