Надежда Сакаева - Хантер

А чего теперь от него ждать?

Интуиция шептала – ничего хорошего, и ведьмак в таких вещах ей привык доверять.

Но Хан впредь наготове будет, да больше в ловушку мажью не попадется – не дурак он вовсе, чтоб два раза на одном и том же.

Надо бы еще старосту деревушки как-то предупредить – проклятье может теперь и снято, а вот Ялрус на месте остался. Как бы не продолжил он этих смесок многострадальных дальше красть – теперь у него и возможностей к этому, и желания наверняка поприбавится.

И все же, странные дела выходили, ой какие странные. И смески, и маг рядышком, и проклятье родовое – все один к одному. Стоило разобраться с этим, пока это само с ним не разобралось. Нельзя такую тьму за спиной оставлять – это Хан за свою жизнь усвоил четко.

– А что мы дальше делать-то будем? – спросил вскоре волк, не выдержав долгого молчания.

– Мы? Хм, – ведьмак вскинул брови.

Его дальнейшие планы никаких «мы» не предполагали, а скорее исключали.

– Стой. Стой-стой-стой-стой! – засуетился Ильфорт. – Ты что ж это, на произвол судьбы оставить меня хочешь? Одного? Холодного, голодного, испуганного? Вот прям, возьмешь и бросишь?

– Я тебя спас. Хватит этого, – покачал головой Хантер.

При таких темных делах ноша в виде болтливого волка была для ведьмака лишней.

– Ну, предположим, спасал ты себя. А я просто следом увязался, – Ильфорт обогнал Хана, заставив и без того нервно вздрагивающую лошадку встать на дыбы. – Хотя, конечно, спасибо и на этом!

– Спаси меня кто? – вцепившись в седло, Хан принялся успокаивать насмерть перепуганное волчьим и ведьмачьим духом животное.

– Ой, забыл, нечисть же не благодарят, – волк зашелся хриплым лаем, очень похожим на нервный смех. – В любом случае, не можешь ты меня бросить. Ты же добрый, по глазам видно! Точнее, по одному глазу, который человечий! Да и вообще, я тебе пригожусь!

– Хм?

В пользе волка Хан очень сильно сомневался. Тот разве что на воротник бы сошел, и то драный. А пока от него одни неприятности сыпались.

– Я тебе буду нечисть помогать убивать. Вот. Вы ж, ведьмаки, этим и занимаетесь.

Хан фыркнул.

С нечистью он и сам прекрасно справлялся. Да и что-то подсказывало ему, что убежит Ильфорт, едва кого опасного увидит. Только хвост с лапами мелькнут.

– Ну куда мне идти-то? – скис волк, видя, что Хан остался при своем мнении. – В лес я больше не могу. Я уже не зверь, я там со скуки за пару дней подохну. А люди меня вряд ли примут, испугаются. Я же не человек. Эта, как его… смеска магическая, вот! Да еще и бесполезная.

– Хм. А только что говорил, что помогать можешь, – невольно улыбнулся Хан.

– Нет. То есть да, то есть могу, но… – воспрянув духом, завилял хвостом Иль.

Он что-то еще продолжал говорить, однако ведьмак остановил лошадку, прислушиваясь.

Солнце слепило глаза, припекая голову. Воздух был тяжелым, душным и плотным, словно тюк соломы.

Легкий ветерок колосил траву поля, расстилавшегося с двух сторон тракта. Тихо гудели шмели, одуряюще пахло ромашками.

Ромашками.

– Эй, ты чего? – удивленно спросил ушедший несколько вперед волк.

– Лошадь карауль, помощник, – ведьмак соскочил на землю, сорвал повязку с глаза и незаметным жестом достал пару своих кинжалов.

В поле, в десятке шагов спиной к ним стояла девушка. Волосы цвета расплавленного золота струились по плечам, голые лопатки были усыпаны веснушками, легкое белое платьице колыхалось на ветру. Голову девушки украшал венок из ромашек, маленький букетик которых она сжимала в опущенной руке.

Пружинистым шагом, не сводя с незнакомки глаз, ведьмак двинулся в ее сторону, держа кинжалы наготове.

– Эй, ты чего, с ума сошел? – зашептал волк, крадясь следом. – Чего тебе девка-то сделала? Стоит, вон, никого не трогает. Заблудилась, может? Познакомился бы лучше с ней, помощь предложил, глядишь чего бы и перепало. Или ты того, что совсем не того? Нет, я не осуждаю, просто, если ты того…

Хан обернулся и шикнул на него, опасаясь, что волк прежде срока привлечет внимание девушки в белом. То, что Иль считал шепотом, услышал бы даже глухой.

Но было уже поздно.

Захлебнувшись словами, волк зашелся испуганным визгливым лаем.

Хан пригнулся, развернулся, крутанувшись на месте, и тут же отшатнулся.

Полуденница – а это была именно она – клацнула зубами в сантиметре от его лица и выбросила вперед худую руку с букетом ромашек.

Хан увернулся, перекатившись через бок вскочил на ноги. А вот волк оказался не столь проворным. Букетик прилетел ему прямо в морду, и закашлявшись, зверь без чувств свалился на землю, скрывшись в высокой траве. Одно слово – бесполезный.

Полуденница склонилась над ним, но Хан свистнул, привлекая ее внимание, и нечисть кинулась на ведьмака, позабыв о первой своей жертве.

Хантер сосредоточился на схватке. За волка он не беспокоился – поваляется полчасика без чувств, да очнется после, с больной головою, но живой.

Если, конечно, Хан сейчас деву одолеет.

А если нет, то и сам ляжет рядом с Ильфортом, да только тогда уже ни один из них не очнется. Сожрет полуденница обоих, одни лишь кости белеть на солнце останутся.

Дева кинула в Хана ромашки, что вовсе не ромашками на самом деле были, но и в этот раз ведьмак сумел увернуться и, не тратя больше времени, взмахнул кинжалами.

Засвистела зачарованная сталь.

Полуденница пригнулась, оскалила зубастую пасть, что была у нее вместо рта, махнула рукой, выпуская длинные когти.

Голод ведьмака, благодаря которому он и учуял деву, усилился, и Хан отдался ему целиком, отпуская свои инстинкты, забывая все человеческое.

Выставил кинжал – дева вновь уклонилась, прыгнула со всей силы. Повалив Хана в траву, навалилась сверху.

Ведьмачьим глазом видел Хан, как в занесенной руке грязно-желтым дымком клубится вновь появившийся ромашковый букетик.

Полуденница – нечисть сильная, но неразумная, по одному сценарию всегда действует. Вот и сейчас, решив, что жертва слабее нее, дева вместо когтей предпочла усыпление.

Ожидавший этого, Хан молниеносно быстро махнул кинжалом и, задымившись, запястье нечисти, с зажатыми в нем ромашками упало в траву, чернея и рассыпаясь прахом.

Полуденница соскочила с Хантера, собираясь в навь сбежать, но ведьмак ловко поднялся на ноги, в три быстрых прыжка настиг нечисть и вонзил кинжалы в хрупкую девичью спину, почти неотличимую от человеческой.

Дева выгнулась, остановилась, вновь повернулась к Хану, поняв, что не сможет от него теперь уйти.

И вот с этого ракурса ничего человеческого в ней не было. Белый венок превращался в колючие шипы, вместо глаз чернели пустые провалы, а рот представлял собой косую прорезь, наполненную острыми зубами.

Белое платье врастало в серую кожу, гладкую, напоминавшую шкуру змеи. То же самое становилось и с золотистыми волосами.