Алексей Мошков - Добравшись до горы

© А. В. Мошков, 2022

Тук-тук-тук… Тук-тук-тук…

Хорошо начинать утро с барабанной дроби, которую эхо разносит по лесу. Можно, не открывая глаз, представить, как скользят ранние лучи над землей, золотя сосновые стволы, вспыхивая крохотными солнышками в каждой росинке на разлапистых листьях папоротника. В длинных тенях до поры до времени прячутся грибы. К их маслянистым шляпкам приклеились сухие хвоинки. Взойдет солнце над Предгорьями. Укоротятся тени. Из старых дупел выскользнут рыжие бестии – белки. Подрагивая чуткими ушами, прислушаются к перекличке дятлов, посвисту пичуг и хрусту хвороста под тяжелыми медвежьими лапами.

Начнется новый день. Летний. Хлопотливый. Счастливый. Полный разнообразных забот. Кому собирать запасы на зиму. Кому жирок нагуливать перед спячкой. Конечно, не всем радостно в это утро. Таится среди веток куница, улавливая миг, когда можно будет схватить неосторожную белку. Барсук разоряет муравейник. А кукушонок широким задом выталкивает из гнезда пестренькие яички глупой зарянки, которой все равно, кого кормить жирными извивающимися червяками. Жалко и белку, и зарянку, и даже муравьев, годами возводивших свой город из лесного сора, да разве всем им поможешь?

Можно поднять вороненка, выпавшего из гнезда, или вспугнуть изготовившуюся к прыжку куницу, но лес есть лес, жизнь и смерть в нем тесно переплетены друг с другом. Потянешь за ниточку смерти – вытянешь чью-то жизнь, но ведь и наоборот тоже. Так говорит мудрый Бернар, который не одобряет вмешательства в судьбу диких птиц и зверей. В щедром произрастании леса, учит он, у человека есть своя доля. Возьми сколько нужно, но не более того. И постарайся вернуть сколько сможешь. Клаус не спорил со стариком, но, очутившись в лесу, помогал всякому, кто в этом нуждался. Бывало, и медвежью лапу из расщепа вытаскивал, не страшась, что благодарность лесного хозяина может оказаться излишне бурной.

В своей неизреченной мудрости волшебник Бернар зрит сквозь толщу земли, проницает мыслью облака, исчисляет ход ночных светил, но он даже дом свой покидает редко, не говоря уже о городе. А в лесу-то, наверное, не бывал с малолетства. Мудрость его была книжной, извлеченной из толстых пыльных фолиантов, разбухших от закладок и замусоленных пальцами. Клаус предпочитал читать узоры, оставленные в древесине жуками-короедами, изучать прожилки на листве, пересчитывать годовые кольца на срезах бревен, которые были как открытая книга для каждого, кто видел в дереве живое и страдающее создание.

Да, Клаус был дровосеком. Как и отец его, и дед, и прадед, он зарабатывал тем, что находил в лесу сухое мертвое дерево, срубал его, отсекал сучья и распиливал ствол на чурки. Все это он аккуратно складывал, чтобы зимой потихоньку привозить в город. Любуясь, как из высоких труб над островерхими черепичными крышами поднимаются в синее морозное небо белые дымные столбы, дровосек радовался как ребенок. Ведь это он приносил в городские дома тепло и уют!

И брал за это весьма скромную плату. У кого не было за душой ни гроша, тот делился с ним плодами своего труда, и Клаус радовал свою овдовевшую мать то караваем, то шерстяными носками, то горстью леденцов, то оловянной ложкой.

Так уж было заведено в городке. Если не было денег, труд обменивался на труд. Поможешь ты – помогут тебе. Лишь богатые купцы да знатные господа могли похвастать серебряными имперскими талерами, что копились в их окованных железом сундуках. Остальные жители редко могли собрать даже горстку медяков и не слишком огорчались этим. Так уж сложилось в их городе, да и во всей этой маленькой стране, затерянной в лесных долинах Предгорий, что простые люди были счастливы не богатством и знатным происхождением, а воздухом и солнцем, чистой родниковой водой и тем, что сделано своими руками или куда более умелыми руками соседей.

Вот и сейчас, когда солнечное утро ворвалось в крохотную каморку, что служила Клаусу спальней, он проснулся от предвкушения долгого летнего дня. Юноша не сомневался, что он будет наполнен чистым, немного прохладным лесным воздухом, ароматом хвои и свежих опилок, пересвистом пичуг, перестуком дятлов, журчанием воды по камням, стрекотанием белок и свистом ястребиных крыльев в поднебесной синеве. Что может быть вкуснее ломтя хлеба с куском сыра и перышками зеленого лука, съеденного на берегу ручья после нескольких часов тяжелой работы? Что может быть честнее гордости за свой труд, когда работа спорится в умелых руках и с каждым взмахом топора растет груда дров?

Клаус легко соскользнул со своего жесткого ложа. Умылся водой, которую матушка принесла еще на рассвете. Почистил зубы порошком из перетертых городскими эльфами сухих корешков мыльнянки, смешанных с мелом. Вытерся свежим полотенцем. Осторожно ступая по скрипучим ступеням, спустился в кухню. Матушка уже хлопотала у печи, замешивая тесто в кадушке. Услышав скрип, она обернулась, встретив своего рослого, ладного сына счастливой улыбкой. Впрочем, если бы Клаус не был высок и хорошо сложен, он все равно был бы для нее самым лучшим. Таковы все матери на свете, и вдова городского дровосека не была исключением.

– Доброе утро, матушка!

– Доброе утро, сынок! Позавтракаешь со мной?

– Извини, родная! Я поем в лесу, сначала поработав.

– Весь в отца! – вздохнула почтенная женщина. – Тогда я позову фрау Ритц…

– Конечно, матушка! – одобрил ее решение сын. – Фрау Ритц – хорошая собеседница.

– Знаешь, Клаус, я думаю вот о чем… – немного замешкалась вдова. – А не взять ли нам ее к себе насовсем?

– Прекрасная мысль, матушка! – обрадовался Клаус. – Сердце кровью обливается от того, как она ютится в своей лачуге. Особенно зимой…

– Светлые Силы наградили тебя добрым сердцем, мой мальчик, – со слезами на глазах пробормотала матушка.

– Ну, так я пойду, приведу ее! – воскликнул он. – Помогу притащить ее пожитки.

– Поспеши, сынок! Она, небось, проснулась голодная…

Юноша поцеловал ее в мокрую от радостных слез щеку и бросился из дому. На крылечке, которое он чинил совсем недавно, подломилась доска. Для кого другого это обернулось бы неловким падением и парой шишек, но только не для Клауса. Он устоял на ногах, метнулся в кладовку, схватил инструмент и новую доску, и через пару минут крыльцо было опять как новое. Закончив работу, юноша выскочил за калитку и со всех ног припустил к лачуге фрау Ритц, которая жила у моста, в том месте, где городские сточные воды стекали в реку. Здесь и в сухую-то погоду пахло сыростью, а уж когда начинались осенние дожди, местность вокруг и вовсе превращалась в болото.