Натали О`Найт - Зеркало грядущего

И точно, прошло совсем немного времени, как слева от отдыхающего посланника раздался едва слышный шорох, который бы любой, менее тренированный, чем у немедийского воина, слух не отличил бы от тысячи крохотных шумов, составляющих лесную тишину: шелеста листвы, цоканья белок, стрекотанья кузнечиков, криков перепелов, редких всплесков от какой-то водоплавающей живности, шуршанья озорных белок по сосновым стволам. Но этот звук был ни чем иным, как осторожными шагами, приближающимися к Амальрику.

Барон неслышно положил руку на маленькие булавы, похожие на лекарские пестики для растирания снадобий, которые висели на его поясе. Он знал, что и четверти мгновения будет довольно, чтобы метнуть их в невидимого врага и мгновенно оборвать нить его жизни. Этим оружием дикие племена загадочной страны Дарфар убивали на скаку быстроногих газелей, мчащихся со скоростью ветра.

Немедиец знал и то, что кроме ведьмы прийти сюда некому – окрестные жители за несколько лиг обходили владения чародейки, не забывая осенять себя знаками, отвращающими демонов; но все же вздохнул с облегчением, когда увидел среди деревьев неспешно приближающуюся фигуру, и, встав, поклонился низко, как мало кому кланялся и при дворе короля.

– Рад видеть тебя, госпожа Марна.

Та коротко кивнула в ответ, не удостоив его ни единым словом.

Осанистая высокая фигура колдуньи выделялась багровым пятном на фоне зеленой хвои. Она была одета в просторную рубаху из льняного полотна, окрашенную соком корня марены в цвет запекшейся крови, богато украшенную вышивкой, в которой преобладали черные и темно-синие тона, с вкраплениями желтого и травяного. Рубаха была заправлена в длинные просторные шаровары, которые тоже были окрашены, но уже не мареной, а отваром ягод волчьего лыка и плавунца, и оттого являли собой дикую смесь серо-зеленого и охристого. Низкая, сильная талия была перехвачена широким малиновым кушаком с медными бляшками, позументом и шерстяными кистями на концах. Крепкие ноги, обернутые черными онучами, перекрещивались оборами, что подчеркивало их еще сохранившуюся стройность. Поверх рубахи был надет короткий суконный жилет с высоким стоячим воротником, тоже красно-бурый, на котором маленькими светлыми бусинками, именуемыми в гирканских странах бисером, был вышит затейливый орнамент, состоящий из мелких ромбов, перемежающихся косыми крестами.

Ведьма не носила украшений, лишь на ее плечи был накинут широкий холщовый пояс с таким же, как и на жилете, рисунком, да трапецевидная нагрудная застежка с непонятными символами закалывала ворот жилета.

Ничего похожего на ее наряд Амальрик не видел за время всех своих многочисленных странствий, хотя чем-то ее причудливое одеяние напоминало облачение магов загадочных обитателей Карпашских гор. От ее убранства веяло чем-то варварским, диким и необузданным, оно приковывало внимание и уже не отпускало, насмехаясь каждой складкой и швом над убожеством хайборийских покроев, ибо самый вычурный костюм любого щеголеватого вельможи от Аргоса до Коринфии показался бы блеклым и скучным рядом с первозданной красотой этого многоцветного разузоренного платья.

Но на этом странности облика Марны не исчерпывались. Когда случайный прохожий, которому бы не посчастливилось встретить ее на пути, отвел бы глаза от сложного орнамента и перевел взор на ее лицо, то кровь застыла бы в его жилах и он отшатнулся бы, не в силах скрыть отвращение.

У ведьмы не было лица.

Ее круглую голову полностью закрывала маска из грубо выдубленной коричневой свиной кожи, такой толстой, что напоминала деревянную. Чудовищное забрало с двумя прорезанными овалами на месте ноздрей и рта было лишено отверстий для глаз и держалось посредством двух широких, перекрещенных на затылке ремней, наглухо притороченных к заскорузлой коже, было ясно: она никогда не снимает своего жуткого украшения. Амальрик не знал того, что скрывалось за ним, и подозревал, что ни один смертный не мог похвалиться тем, что видел истинный лик колдуньи, и мог лишь довольствоваться собственными предположениями на этот счет, считая, что ведьма – не человек, и за страшной личиной скрывается ужасный демонический образ. По-видимому, Марна была слепа, иначе зачем ей было прятаться от лучей солнца, но все ее уверенные движения говорили об обратном. Казалось, чернокнижницу ничуть не стесняло то, что она вынуждена жить в постоянной тьме – ее сноровке и легкой походке мог позавидовать любой зрячий.

Кроме того, было в ней что-то странное, то ли в повадке, то ли в медленном, чуть тягучем выговоре, а может, в неторопливых плавных жестах, похожих на отточенные движения кхитайских мимов, услаждающих прихотливые взоры изнеженных златолицых богдыханов, плавающих в тяжелых клубах опийного дыма; нечто, постоянно тревожившее подозрительного немедийца. Несмотря на весь свой огромный опыт, он не в силах был даже точно определить, откуда Марна родом. В ней ощущалась какая-то древняя мощь, до поры мирно дремавшая в ее кошачьем теле, и тогда Амальрику казалось, что в ней есть что-то от стигийцев, хоть она ни в чем и не походила на них. Другой раз он убеждал себя, что она уроженка севера, – только во вьюжной Гиперборее, краю ледяных пустошей, где властвовали таинственные колдуны Белой Руки, могла родиться женщина с такой застылой душой, в которой не было места человеческим чувствам. Раз, прочитав древний манускрипт о таинственной Лемурии, погрузившейся на океанское дно, Амальрик вообразил, что Марна – лемурийка, невесть как уцелевшая после гибели своей расы, но потом понял, что и это далеко от истины. Барон чувствовал всей своей малой магической силой какую-то зловещую ауру, исходящую от нее, подобную той, что, как гласят предания, окружала некромантов Ахерона, кошмарной Империи Зла, стертой с лица земли дикими хайборийскими племенами. Впечатление усугублялось и ее неторопливо-надменными манерами и властным голосом, который не умел просить. Ясно было одно: ни отшельнический образ жизни, ни скромное лесное жилище совершенно не подходили ей, как не подошли бы тонконогому гирканскому скакуну чистых кровей тяжелый плуг или мельничное колесо, вздумай кто-то впрячь его туда.

Однако, хотя Марна была всегда ровно любезна с немедийцем – а их знакомство, так неожиданно начавшееся, длилось уже не один год, ему так и не удавалось выведать ее тайну. В конце концов, он просто оставил все попытки, рассудив, что стоит пользоваться помощью, пока ему предоставляют ее столь щедро, и не задумываться о последствиях. Однако это не мешало ему держаться настороже. Его собственные магические знания были ничтожны перед тем могуществом, которым обладала чародейка. В ее присутствии Амальрик ощущал себя жалким невеждой, годным лишь на простое то, чтобы напустить порчу на соседскую скотину или сквасить молоко в крынке суеверной селянки.