Елена Нестерова - В чёрной воде…

Дневник лежит на тумбочке, и у меня постоянно возникает ощущение, что я найду там ответы на свои вопросы. На странные сны, на встречи с незнакомыми людьми, что кажутся мне очень близкими и даже родными. И такая ерунда происходит уже больше недели. Вспоминая себя до этого дня, мне представляется старуха с длинными седыми волосами, которая хромает по гостиной и тихонько завывает от безысходности. И вот, полюбуйтесь, свежа как роза. Пьёт, ест, смеётся, глядя, как мальчишки приручают на улице новенький велосипед. Я чувствую, что внутри меня растёт сила или мужество. Как правильно? Может, я хочу жить? Раньше мне было лень писать. Заполнять пустые страницы слезами, нытьём и отвращением, было бы странно. Наверное, стоило начать cначала. Описать всё страшное, что со мной случилось, переступить и идти дальше. Но я всё пячусь как рак. На что я была способна до сегодняшнего дня? Писать своё имя и дату. Далее следовало одно слово. Плохо или очень плохо, или нет сил, умираю. Живут ведь как-то люди, находят в себе мужество. Нужно и мне поискать. Можно и сны записать в эту тетрадку, будет забавно почитать потом. Главное, больше спать, а то и записывать будет нечего.

Опять снился страшный сон. Лив проснулась от моего крика, но не заплакала. Сейчас я любуюсь на её румяные щёчки и белокурые волосы. Она вновь заснула, посапывая своим милым носиком. Такой красивый рассвет. До рождения Оливии, я словно спешила куда-то и только сейчас почувствовала жизнь на вкус.

Но неделю назад мне стали сниться эти ужасные сны, и подруга посоветовала завести дневник. Немного по-детски, но как журналисту, мне полезно записывать свои мысли и анализировать мой обновлённый мир, в котором больше нет Джона.

Он забыл грязное бельё в стиральной машинке, и я выкинула его в мусорный бак. Я видела, как приехали уборщики и опустошили его, смешав с остальным мусором. Вот и конец истории. Нас осталось двое в этом огромном доме, я и Лив.

Я совершенно разбита за последнюю неделю. Этот сон. Я же пишу из-за сна, и Джон здесь не причём? Надеюсь!

Нужно описать всё очень тщательно. Каждую мелочь из сна, каждую крупинку этого кошмара, а затем, я сожгу дневник, и сон исчезнет. И тогда я больше не буду встречать рассвет на кухне, а буду нежиться в своей любимой кроватке, ожидая, когда проснётся Лив.

Итак, я иду по лесу, и серебристый туман окутывает мои босые ноги. Рассвет. Я в ночной рубашке, а волосы седые и тонкие, как у старухи. Я трогаю пряди и брезгливо откидываю их на спину. Я куда-то спешу, но идти очень сложно, я хромаю на левую ногу. И от волнения покрываюсь потом. И в этот самый момент, лес наполняется гулом. Похоже на водопад или шум мотора. Очень сложно разобрать.

Я ускоряю шаг и падаю, утопая в тумане. Поднимаясь, я вижу как на кромке леса стоит Лив. Кажется, что ей не два с половиной года, а пять лет или шесть, она как две капли воды похожа на Джона. В руке она держит своего любимого зайчика. Оборачиваясь на меня, она машет ручкой, чтобы я шла за ней. Через мгновенье она исчезает. И когда я добираюсь до того места, где она стояла, я вижу чёрное озеро, в центре которого плавает зайчик Лив. Понимая, что она утонула, я кричу и просыпаюсь. Мурашки по коже. Пять минут контрастного душа, и я на кухне. Сердце бьётся так быстро, что я едва дышу.

Проснулась Оливия. Конец мрачным мыслям. Сон. Это всего лишь сон. Этот день будет хорошим, я уверена. Моя дочка похоже на Солнце, что дарит жизнь всему сущему.

Пока, дорогой дневник! До завтра!

Я опять не сплю. Рассвет спускается на город, окрашивая белоснежные дома в розовый цвет. Выпив кофе и, усевшись в мягкое кресло, я взялся за дневник.

Я начал писать его месяц назад, когда умерла моя любимая Эмили. И этот процесс поглотил меня. Я словно разговариваю с ней, и каждое написанное слово, попадая на небо, проникает в её душу.

Я видел, как мои ученики записывают в дневники свои переживания, первую любовь, ссоры с родителями и предательство одноклассников. И эта идея показалась мне вполне разумной. После смерти жены я две недели не выходил из дома и лежал на диване, роняя горькие слёзы.

Но потеряв самое дорогое в своей жизни, я начал вдумываться более глубоко в детали реального мира. Больше никто не приготовит обед и не оплатит счета, и шумные соседи будут докучать тебе бесконечно, пока ты не позвонишь в их квартиру и не выскажешь всё, что накопилось в тебе от их бесконечных ссор, громкой музыки и пьяных гостей.

Эмили разобралась бы с ними за пару минут, произнеся нечто умное и вполне деликатное, усмирив этих диких людей, но я… Я не мог! И множество других вещей я попросту не умел, без неё, моей Эмили.

Через две недели я вышел на работу. И заботы, смешавшиеся с гулом детских голосов, слегка притупляли боль. Быть учителем химии в старшей школы – весьма утомительно. Но именно это и спасало мой разум от разрушения.

Школа была в десяти шагах от дома, что весьма удобно. Рядом Кенсингтонские сады и Гайд-Парк. Мой любимый прудик Раунд, где я кормил уток, гусей и величавых лебедей, почти ежедневно, покупая в булочной свежий французский багет.

Ещё совсем недавно, Эмили сопровождала меня в этих прогулках. Всегда была рядом, помогая ломать хлеб на мелкие кусочки, чтобы досталось всем пернатым друзьям.

Затем я проверял тесты, а жена любовалась бегающими детишками и наглыми гусями, что выклянчивали у малышей кусочки булки.