Антон Скрипец - Московит. Игра на выживание

© Скрипец А.Н., 2021

© ООО «Издательство «Яуза», 2021

© ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Из всей животины в хуторке осталась только одна, зато до ломоты в зубах надоедливая шавка. Она кидалась под копыта чуть ли не каждого коня, захлебываясь от очумелого, переходящего в хрип и чудом не выворачивающего ее наизнанку лая. Ротмистр Торунский очень сильно подозревал, что и хозяевам своим она наскучила так, что оставили ее здесь нарочно. Чтобы какой-нибудь чужак между делом наступил на башку. Чего, кстати, едва не сделал Стась.

– А ну, пшла! – гаркнул он, махнув разбитым сотней походов сапогом в сторону дворнягиного зада. Здоровяк в мятом, будто пожеванном, жупане вышел из покосившегося сарая с серыми стенами, а появления внезапной опасности с тыла псина не ожидала. Но, надо отдать должное ее сноровке и, видимо, горькому жизненному опыту, быстро в изменившихся обстоятельствах сориентировалась – тонко привзвизгнув, поджала хвост и бурой тенью метнулась к ближайшему плетню. Забилась где-то в траве, чуть перевела дух и снова запустила свою хриплую лающую шарманку.

– Даже курицы одной не оставили! – сплюнул из-под пышной мочалки усов под ноги Стась.

Судя по глубокой колее, оставленной несколькими возами, да изрядно вытоптанной копытами траве по обе стороны проселочной дороги, двинули хуторяне в лес. Конечно, догнать их ничего не стоило. По такому-то следу. Да только смысл гонять добрых боевых коней за какими-то оборванцами. Чего с них взять? Разве что посечь схизматиков нагайками. Так это всегда успеется – мало их, что ли, в Литве?

К тому же, как ни крути, союзники. Хутор-то его обитатели покинули наверняка не из-за их отряда. Московитов ждали. Те упорно давили Смоленск уже третий год, всякий раз нависая над его стенами огромной ратью и опустошая ради ее прокорма все окрестные земли. Но за это время хуторяне научились угадывать приближение разгонных отрядов. Тут же грузили все пожитки на телеги – и бежали. Наверняка загодя выкопав на такой случай в лесу землянки.

– Да с чего бы им ее оставлять?

Пузатый десятник Гловач, по своему обыкновению, правил оселком любимый кинжал. Он развалился на крыльце опустевшей крестьянской халупы, лениво щуря глаза, втиснутые между пухлыми щеками и тяжелыми веками.

– Так мы ж, ежели чего, на их стороне. – Стась заметил на полах жупана непонятно как налипший белый пух и остервенело принялся его стряхивать. Зная его не особенно терпеливый характер, ротмистр искренне ждал, когда же, не добившись на этом поприще успеха, тупой медведь выхватит тесак и начнет полосовать перья им.

– А им какая разница, кто сожрет их кур – ты или московит? Новак. Этот даже с коня слезать не стал. Так и торчал в седле, августейше поводя взглядом то ли поверх соломенных крыш, то ли вообще поверх всего, что его окружало. Включая боевых побратимов. Впрочем, ротмистр, хоть и был тут главным по званию, сильно сомневался, что этот франт может кого-то из них назвать таким словом. Один расшитый золотыми нитями кушак Новака стоил дороже обоих пистолей Торунского. И хотя был он обычным воякой, даже не десятником, кошель его никогда не казал дна. В основном потому, ходили слухи, что приходился незаконным отпрыском одному из магнатов. Польских чи литовских – бог знает.

В любом случае ротмистр с высокомерной образиной был согласен. Пусть даже никогда вслух бы в том не признался. Он знал каждого из своих людей и мог предположить, что, останься крестьяне дома, наверняка подверглись бы экспроприации части своего имущества «на нужды союзных войск». И интерес этих войск наверняка бы коснулся не только съестных припасов, но и того, что находилось под подолом местных баб. На все это Торунский, как правило, смотрел сквозь пальцы. Особенно когда дело доходило до интереса добрых католиков к жалким пожиткам православных схизматиков. Коих в Литве обитало гораздо больше, чем, откровенно говоря, можно было стерпеть.

В любом случае здесь их ничего больше не держало. Они выслеживали некий московский обоз. Его нужно было разбить и увезти из него самое ценное. И если в опустевшем хуторе не нашлось и следов таинственного каравана, следовало поискать их в другом месте. Встретившись глазами с Гловачем, Торунский едва заметно кивнул. Десятник, будто только этого знака и ждал, с кряхтеньем воздел себя на ноги, сунул кинжал в ножны, а точильный камень – в притороченную к седлу суму. Кашлянул, огляделся, гаркнул:

– По коням!

Именно после этих его слов на них навалились все последующие неприятности. Ни дать ни взять решили, будто команда эта касается именно их.

Откуда взялись эти двое – поди знай. То, что на всех въездах-выездах из хуторка расставлены его караульные, ротмистр знал совершенно точно.

Тем не менее эта парочка преспокойно вышла из-за угла крестьянской хибарки и без всяких сомнений направилась прямо к польскому разъезду. Что вообще-то было странно, учитывая их наряд, в котором легко угадывались особенности московской воинской зброи. Причем выглядела она так, будто до сего дня никто никогда ее на себя не напяливал. Одинаковые железные пластины укрепляли толстый кожаный куяк, из-под рукавов, доходивших до сгиба локтя, выпрастовывалась, искрясь на солнце, тонкой работы кольчуга, половинки наручей стянуты друг с другом не успевшими пожухнуть от постоянного использования ремнями. Даже шишаки с поднятой стрелкой и толстого плетения бармицей – одинаковые. Разве что размеры разнятся.

– Здравы будьте, бояре!

Выйдя на середину двора, гаркнул, растянув губы в неестественно дружелюбной улыбке, более низкий и сухопарый московит. Лицо его так и лоснилось жеманной красотой, а чистоте и ухоженности перехваченных красноватой тесемкой волос позавидовала бы всякая панночка.

– Это где ж ты, скоморох, бояр увидел? Ни литвинов, ни москалей тута нема. Сапоги сам сымешь аль с покойника стягивать?

Стась умел смотреть в корень проблемы. Который, впрочем, в его случае всегда лежал на поверхности. Хочется есть – надо отрубить пробегающей мимо курице башку. Прохудились сапоги – снять вот с такого подвернувшегося под руку шута. Тем более что сапоги в данном случае тоже не выглядели пережеванными долгими странствиями. Вообще ни единая пылинка не успела прицепиться к их нарядным бокам.

Торунский сунул большие пальцы за пояс, так, чтобы в случае чего сподручнее было схватиться за рукоять шестигранной булавы. На то он и был ротмистром разгонного отряда, что мыслить мог не только о своих мозолях, пузе да о том, где после трапезы можно надергать листья лопуха помягче. Здоровяк Стась бросил этим двойняшкам недвусмысленный вызов, но никак нельзя было сказать, что слова его хоть немного заставили их напрячься. Хотя моментом впечатлилась даже брехливая псина. Умолкла она в тот же миг. Но баба с бородой лишь ощерила свои неестественно белые и ровные зубы в еще более широкую и непотребно красивую улыбку.