Дарья Чернышова - Близнецы. Часть первая

– Мастер Алеш, – вдруг обратилась к нему притаившаяся за углом Нора из Остравы, чеканя слова в такт звуку удаляющихся детских шагов, – скажите, отчего вы не женитесь?

Он мельком взглянул на нее: прищурилась, скривила губы в усмешке, как будто проверяет какую-нибудь догадку.

«Зачем и на ком, вошь тебя подери, на тебе?»

– Следую моде, – ответил он.

– Да? Вы делаете это весьма избирательно.

Вероятно, она имела в виду: «Вы не женитесь, как и Кашпар Корсах, но не отращиваете, как он, волосы до плеч и игнорируете правило “с темным низом – светлый верх”».

Алеш перебросил ремень сумки через плечо.

– Я выбираю практичность, – сказал он, имея в виду: «Если б ты прямо сейчас рожала сложных близнецов, тебе не понравилось бы, что я постоянно отвлекаюсь от потока крови, хлещущего у тебя между ног, чтобы поправить свои длинные локоны. А мне не понравилось бы, что твоя кровь пачкает мою белую парчу».

Нора изогнула выщипанную бровь.

– Разве женятся не ради практической пользы?

– Вы это спрашиваете или утверждаете?

– А вы как думаете?

«Я думаю, по твоей тощей хамской заднице плачет отцовский ремень».

– Думаю, вашей подруге требуется немного участия и заботы, а у меня еще есть на сегодня дела. Будьте здоровы.

Он развернулся и направился прочь, затылком чувствуя пристальный взгляд Норы. Алеш постарался представить, как она передаст содержание этого разговора госпоже Лукии, и как ее лицо наверняка воссияет широкой улыбкой. «Пасть хищника» и все такое прочее. Мастер Матей часто предупреждал его, мол, ты же лекарь, береги руки, не суй пальцы коню в зубы. Но иногда, особенно когда эти зубы были ярко отбелены по последней моде, уж очень хотелось попробовать.

Алеш модников не любил и всегда жалел для них сахара в микстуры. Для всех, кроме Венцеля по кличке Лисенок. Этот долговязый веснушчатый щеголь умудрился стать его лучшим другом.

Вечером того же дня на правах лучшего друга Лисенок влетел без стука в кабинет Алеша, который едва успела покинуть совершенно точно беременная Марика.

Венцель принес долгожданную весть о том, что договор об унии с хаггедцами, плод многолетних усилий обеих сторон, наконец готов. Этот союз пытались создать при предыдущем владыке, Вольдемаре Корсахе, но в тот раз все пошло наперекосяк. Может, дело было в том, что тогда не успели еще зажить раны, полученные в ходе последней войны. Сын управляющего Тарды, например, вернулся из Хаггеды без левой ноги – попал под удар боевой колесницы. Алеш помнил его мертвенно-бледное лицо и огромные мешки под усталыми глазами. Бедняга с трудом разговаривал и тихо умер через пару лет.

Так что Алеш искренне радовался последним новостям. В его обывательском представлении любой мир был однозначно лучше войны, пусть даже Конраду и Лотару придется в будущем ладить с женами-хаггедками. Лисенок разделял его чувства, но по своим причинам.

– Утрясли, представляешь! – восклицал он, ерзая на низком стуле напротив заставленного рядами склянок и заваленного бумагами рабочего стола. – У-тря-сли! Разродились! Выстрадали! Господин Яспер твердит, что это труд всей моей жизни, что я буду вспоминать о нем со слезами ностальгии, но сейчас мне хочется до слез нажраться.

– Ничем не могу помочь, – ответил непьющий Алеш.

– Совсем? – наигранно проскулил Венцель.

– Совсем. Хотя нет, могу дать тебе настойку-пятитравку. Рыдать будешь, как грудничок.

– Какой ты зануда, Алеш.

– Что вы, право слово, мастер-стряпчий, из ваших уст это слишком высокая похвала.

– Мне, кстати, нужен твой занудский совет.

– Женись на Норе Остраве.

– Что?

– Женись на Норе Остраве, – повторил Алеш. – Ей очень этого хочется.

– Она так сказала?

– Ее взгляд сегодня об этом просто кричал.

– Ага, конечно, а потом мои дети будут похожи на тебя.

Алеш усмехнулся в кулак, чтобы скрыть смятение.

«Он же не знает. Откуда ему знать? Грубая мужская шутка, только и всего».

– Ты хотел просить совета, – напомнил он.

– А, да. Мы с господином давеча хорошо посидели, а потом на меня как напала икота! Всю ночь уснуть не мог, и ничего не помогало. Хочу впредь знать, как с этим бороться. Подскажешь какой-нибудь фокус?

И Венцель так широко распахнул глаза в ожидании ответа на свой вопрос, что создалось ощущение, будто это сейчас действительно важнейшее из его беспокойств.

– Я советую тебе, – поднял Алеш указательный палец и выдержал паузу, – меньше пить.

Лисенок расфырчался от досады и, вставая, помахал на него руками.

– Все, вердикт очевиден, ты виновен по всем пунктам и в наказание лишен моего общества. Я иду в погреб.

– Принимаю свою участь и не смею задерживать. Вы с господами большое дело сделали, Венцель. Поздравляю.

– Спасибо. До завтра, наверное.

Лисенок поднялся, одернул короткие полы бежевого жилета и выскользнул из комнаты, едва отворив и тут же захлопнув дверь. Лет десять назад Алеш пошел бы с ним без раздумий.

Тогда, давным-давно, он делал все возможное, чтобы поменьше думать и побольше пить. Ходил вечно с красным носом, как рыбак у проруби, и еле-еле поднимался с постели по утрам. Мастер Матей ругал его – строго наедине, конечно – и убеждал погрузиться в чтение, будто не видел, что Алеш и так изо всех сил старается по самые гланды зарыться в чужие мысли, чтобы его перестали душить собственные.

В тот год, последний из прожитых им в Тарде, по замку и ближайшим деревням прошло моровое поветрие: не самое страшное, не самое серьезное, бывало и хуже, как ворчал старый господин.

В тот год Алеш и Еник, давно похоронившие отца, остались друг у друга одни. Их матери не стало, когда худшее уже вроде как было позади – это называется «охвостье», последний вздох морового поветрия. Под конец оно забирает тех, кто казался самым сильным и крепким. Мама была такой. Она долго мучилась и умерла с широко раскрытыми глазами.

Ее сожгли вместе с одеждой и утварью. Так принято, так необходимо поступать с умершими от чумы. Сколько тел Алеш сам предал огню? Не счесть. И все же не забыть ему тот костер, тот жар и запах, забивающий смертью поры, выжигающий в воздухе ее клеймо.

Алеш всегда давал обидчикам сдачи, с самого детства стоял за себя – один из немногих уроков, что успел ему внушить отец. Но тогда некого было ударить, некому высказать наболевшее – у этой боли нет человеческого лица.

Он старался все время занимать чем-нибудь руки и голову, делая лишь редкие перерывы на сон и всякий раз надеясь, что не придут кошмары. Однажды Алеш, записывая за мастером Матеем какой-то рецепт, подумал вдруг: «“Череда” неплохо сочетается с “беда”». Он сочинил об этом какое-то унылое четверостишие и нацарапал его на полях – мир стал немного лучше от того, что тот листок в конце концов потерялся.