Дарья Чернышова - Близнецы. Часть первая

– Нельзя мне твоего оленя.

– Почему?

– Мед и орехи. Лекарь где-то вычитал…

Она так и не сказала, что там опять вычитал лекарь: брачная церемония изволила начаться.

– Освальд из Сааргета, – тягуче провозгласил господин Стефан, и Ортрун поморщилась – наверное, ей не понравилось, что прозвучало свистяще, как-то слишком по-хаггедски, – сын Артуша и Мергардис, рода древнего и благородного…

Вранье наполовину: Артуш Фретка был выскочка, вчерашний батрак, получивший земельный надел и право на родовое имя за то, что махал мечом в Хаггеде лучше большинства господ. Все думали, гордячка Мергардис – вот уж чей род действительно был благородный и древний – окажется ему не по зубам, но стоило преподнести ей с дюжину голов ненавистных хаггедских воительниц, и сердце сааргетской госпожи растаяло. Збинек надеялся, с Ортрун что-то подобное тоже однажды сработает.

– Клянусь, – отозвался Освальд на слова брачного обета.

Гоздава все прослушал, но гости так и хранили торжественное молчание – похоже, Стефан умудрился ничего не напутать.

– Сикфара из Шилги, – нежно произнес он, обращаясь к невесте, – дочь Стефана и Альды, рода…

Ну, вообще-то тот еще у них был род.

До владыки Отто страной правили Корсахи, а до Корсахов – Шилги, тошнотворно породистое семейство, гордившееся своей родословной, потому что больше гордиться было особенно нечем. Одержав пару скромных побед в начале войны с Хаггедой, берстонский главнокомандующий, дядька Стефана, решил, что дело сделано, и уехал в Столицу праздновать успех, а по возвращении не нашел и половины армии: врага не стоило недооценивать.

Многим, включая Збинека, не слишком нравилась перспектива бесславно сложить голову где-то на восточных просторах под началом подобного командира. Стефан, в ту пору такой же сопляк, как и Гоздава, пытался поднять боевой дух воинов проникновенной речью, которая позднее разошлась на цитаты. «Цве-е-ет берсто-о-нской вое-енной мо-о-ощи», – со смехом повторяли батраки, подражая манере господина от волнения растягивать слова. Когда истек десятилетний срок правления владыки, отца освистанного оратора и брата безалаберного полководца, народ по всем этим Шилгам совсем не скучал.

Потом сейм выбрал Корсаха, при котором полным поражением закончилась опостылевшая берстонцам война. После него хитрец Бруно собирался протолкнуть во владыки удобного для себя человека, чтобы тот в благодарность признал его право на Сааргет. Забавно, что ублюдок так много лет готовился к выборам и в результате до них не дожил, потому как господин Отто, на которого была сделана основная ставка, целиком отгрыз протянутую ему руку – и все равно победил, только при поддержке других союзников. Збинек признавал честно, что на месте Тильбе поступил бы так же. Ортрун соглашалась с этим, но не переставала злиться: она считала, владыкой должен был стать Освальд, а теперь придется ждать выборов еще десять лет.

Хотя осталось уже чуть меньше. Это время как раз можно использовать, чтобы обрасти крепкими связями – да вот с теми же Шилгами, например. Несмотря на их репутацию, союз с отпрыском давешнего владыки – полезный союз. Тем более, невеста в свои пятнадцать еще не успела ничем прославиться, так что была для новой семьи как чистый лист – знай да вписывай одно за другим имена детишек.

– Клянусь, – промямлила Сикфара тоненьким голоском и, прежде чем Стефан завершил обряд словами: «Да будет так», с поразительным рвением бросилась целовать жениха.

– Наконец-то, – вздохнула Ортрун, подтолкнув Модвина в сторону столов с едой.

Самый ответственный момент настал, когда все немного выпили. Ну, или почти все: Ортрун не пила вина на этой свадьбе, потому что, во-первых, кормила грудью Рагну, а во-вторых – снова носила ребенка. Мед и орехи, наверное, ушли в ту же степь. Впрочем, вести беседы – главное блюдо любого большого застолья – вполне можно было и под медовую воду с сыром.

Гости съехались сюда с разных концов страны: в основном, семьи, к которым Бруно в свое время подослал шпионов, чтобы помешать неугодным кандидатам во владыки добраться до Столицы. Едва из ублюдка клещами вырвали имена, Ортрун тут же разослала гонцов с предупреждениями об опасности. В благодарность многие господа письменно заверили ее в искренней дружбе, а Збинек тогда любовался тем, как она читает. «Я предпочла бы преданность или хотя бы поддержку, – задумчиво протянула Ортрун, позволяя ему забрать письма, бросить их на стол и дотянуться до тесемок ее рубашки, – но дружбу тоже можно как-нибудь применить». Гоздава порвал узел, с которым не справился, и обнажил ее гладкие белые плечи. «То, чего ты хочешь, обсуждают лично, а не в переписке, – сказал он, поцеловав ямочку между ее ключицами. – Что касается моей преданности…»

В ней Ортрун и поныне нисколько не сомневалась, а вот к другим союзникам еще предстояло присмотреться внимательнее. Господа и наследники были ее добычей, а Збинек привык иметь дело с батраками, ублюдками да младшими сыновьями. Среди них находились те, кто успел, как Гоздава, повоевать в Хаггеде, получить дубинкой по лбу разок-другой, покутить на большой дороге по обе стороны границы и завести много полезных знакомств. Таких людей он брал к себе в хорунжие.

– Невеста-то у господина не ахти какая красавица, – заметил бывший пекарь по имени Бальд, сильно захмелевший от крепленого вина.

– Ты его девок видел? – подкручивая ус, хмыкнул Мартин Венжега. – Не похоже, что ему вообще есть дело до красоты.

– Давай за красоту, – предложил тост Гоздава.

Хорунжий, бывалый вояка с пожеванным шрамами лицом, усмехнулся и поднял серебряный кубок. Беззлобно звякнул по металлу металл.

Мартина Венжегу угораздило родиться четвертым или пятым по счету сыном в небогатой господской семье – то есть, дела его с самого начала шли еще хуже, чем у Збинека, так что они поладили довольно быстро. Когда гости в сопровождении стражи и челяди въезжали в ворота Сааргета, хорунжий, вооруженный предварительно собранными слухами, сходу указал на пару молодчиков, на лицах которых не хватало разве что клейма: «Мне ни хрена не светит из батиного наследства». Эти ребята были либо слишком молоды, либо слишком глупы, чтобы сколотить собственные банды – тем лучше для них, что они в нужный момент попались Збинеку на глаза. Он-то знал, что юнцам свойственно взрослеть, а глупцов можно приучить исполнять приказы.

С этой задачей как раз отлично справлялся Бальд. Одинаково лихо дрессируя и коней, и псов, и новобранцев, этот человек, на вид мягкий, будто свежая буханка, очень скоро стал ценнейшим помощником Гоздавы. «Ты такой откуда?» – спросил Збинек, впервые встретив его у какой-то корчмы, хлещущего брагу над аккуратной кучкой убитых игроков, которые имели неосторожность обвинить Бальда в шулерстве. Тот сощурил опухшие глаза и ответил: «С побережья, господин, из Нагоски». Гоздава поморщился: «Не зови меня так. Своим людям я гетман, а не господин». В юности он реагировал на это резче, думая, будто подобным обращением его толкают обратно в канаву, которую являл собой отчий дом, но со временем немного остыл – по крайней мере, перестали каждый раз чесаться кулаки.