Брент Уикс - Черная Призма

И если при этом надо будет испепелить какого-нибудь засранца огненным шаром величиной с дом, тем лучше.

Они буквально летели вниз по реке. Кип никогда в жизни так быстро не путешествовал. Призма не говорил ни слова, погрузившись в свои мрачные мысли. Большую часть дня Гэвин Гайл заставлял двигаться то, что у ялика было вместо весел – некоторое время это было почти как ползти по веревочной лестнице, потом как раздувать меха в кузне, затем как грести веслами, затем как толкать тележку по рельсам. Гэвин трудился на одном снаряде, пока не выдыхался, не сводило мускулы, а тонкая не рубашка пропитывалась потом. Затем он немного извлекал, весла обретали несколько иное очертание, что давало самой усталой группе мышц немного отдохнуть, и он продолжал работать.

Когда Кип наконец сумел заговорить, он спросил:

– Сударь, мм, он забрал мой ларчик? – Он не собирался спрашивать о Каррис Белый Дуб или о том, что сказал Гэвин. Не сейчас. Никогда.

Гэвин посмотрел на Кипа, жестко сжав губы. Кип тут же пожалел, что заговорил.

– Либо это, либо твоя жизнь.

Кип помолчал, потом сказал:

– Спасибо, сударь. Что спасли меня. Это было лучше, чем сказать – но он был мой! Это было последнее – единственное, – что моя мать дала мне!

– На здоровье, – ответил Гэвин. Он оглянулся назад, на реку. Его мысли явно витали где-то в другом месте.

– Ведь этот человек виновен в смерти моей матери, правда? – спросил Кип.

– Да.

– Я думал, вы убьете его прямо на месте. Но вы не стали.

Гэвин окинул его оценивающим взглядом. Голос его звучал отстраненно.

– Я не хотел гибели невиновных ради того, чтобы убить виноватого.

– Они не были невиновны! Они убили всех, кого я знал! – По лицу Кипа потекли слезы. Он ощущал себя разорванным в клочья, оторванным от корней, убитым.

– Я говорил о тебе.

Кип осекся, но чувства его оставались в смятении. Он не позволил Гэвину убить короля Гарадула? У него слов не было выразить свои чувства. Он снова подвел свою мать. Собственным невежеством он остановил месть за нее.

Я все исправлю, мама. Душой клянусь, я убью его. Клянусь.

Они миновали с полдюжины деревень и обогнали с десяток лодок. Река, вбирая притоки, становилась шире. Но Гэвин остановился лишь раз, чтобы купить жареную курицу, хлеба и вина. Он бросил их Кипу.

– Ешь.

Они снова отчалили. Гэвин не ел. Он не говорил и даже не замедлялся, когда они проплывали мимо рыбаков, испуганных их видом. Лишь на закате, когда солнце село и Гэвин взялся за весла, Кип снова осмелился заговорить:

– Я… могу помочь, сударь?

Призма смерил его оценивающим взглядом, словно даже не ждал от него помощи. Но сказал:

– Я действительно был бы не против. Становись сюда и просто иди. – Сам он бежал. – Можешь использовать эти ручные весла в помощь, если захочешь. Рули, табаня веслом с той стороны, куда хочешь повернуть. Правое для правого, левое для левого поворота, понял?

Кип заморгал.

Наверное, паника откровенно читалась на лице Кипа, поскольку Гэвин хихикнул.

– Забудь. Просто иди, пока не устанешь или мы не наткнемся на пороги или бандитов. Я намерен немного отдохнуть.

Гэвин сел на место Кипа и занялся остатками курицы и хлеба. Он смотрел, как Кип пытается разогнать ялик до половины приличного хода. Кип повернул пару раз – это оказалось очень просто – и посмотрел на Гэвина, ожидая похвалы, но Призма уже спал.

Четвертинка луны повисла над головой с наступлением ночи, когда Кип начал ходьбу. Ялик шел быстро даже на Киповой тяге. Гэвин сузил корпус еще сильнее после ухода Каррис, так что ялик скорее летел над водой, чем взрезал ее. Спустя несколько минут Кипа охватила тревога. Он за каждым поворотом ждал бандитов и боялся, что Призма не проснется. Но вскоре он вошел в ритм лодки, волн и ночи.

Вдалеке заухала сова, летучие мыши чертили воздух, пожирая насекомых, летавших высоко над водой, а форель в прыжке хватала тех, кто был слишком низко. Ялик вспугнул цаплю, и та улетела в ночь на больших голубых крыльях.

Постепенно покой, который дарила ночь, овладел Кипом. Река стала гладкой как зеркало, и в ней отражались звезды. Он увидел сгрудившихся у берега уток, спавших, сунув голову под крыло. А затем он еще раз посмотрел на своего предполагаемого отца.

Гэвин Гайл был мускулистым, широкоплечим, но поджарым настолько, насколько толстым был Кип. Кип искал хоть какого-то сходства, хоть какого-то намека, что все это правда. Гэвин был светлокожим – как помесь рутгарца, у которых были зеленые или карие глаза, темные волосы и оливковая кожа, и уроженцев Кровавого Леса с васильково-синими глазами, пламенно-рыжими волосами и бледной кожей. У Гэвина были волосы цвета вороненой меди, а глаза, конечно же, были глазами Призмы. Когда он извлекал, они становились того цвета, который он использовал, и могли мгновенно измениться. Когда Гэвин не извлекал, глаза его переливались, словно сами были призмами, каждое мерцание посылало сквозь его зрачки каскады новых цветов. Они были самыми умопомрачительными, которые только видел Кип. От таких глаз ежились сатрапы и падали в обморок королевы. Глаза Избранного Ороламом. Глаза Кипа были чисто голубыми, что всего лишь отмечало его как помесенка. Может, это было наследием Кровавого Леса. Как и у большинства людей, у тирейцев были темные глаза. У Кипа были темные тирейские волосы, но вьющиеся тугими колечками, как у парийца или илитийца, а не прямые или волнистые. Достаточно, чтобы его считали странным, но недостаточно, чтобы быть сыном этого человека. Конечно, его мать тоже не была похожа на тирейку, что усложняло дело. Темнее прочих, с курчавыми волосами и ореховыми глазами. Кип пытался представить, как мог бы выглядеть ребенок этого человека и его матери, но не получалось. Смешай побольше кровей и кто знает, что выйдет? Может, не будь он таким толстым, он мог бы понять. Может, это просто жестокая шутка. Вранье. Призма? Сам Призма? Как такой человек может быть отцом Кипа? Он сказал, что даже не знал о его существовании. Как такое могло получиться?

Ответ был очевиден. Была война. Армия Гэвина встретилась с войском Дазена недалеко от Ректона. Так что пока они проходили через город, Гэвин повстречался с Линой. Он был Призмой и шел навстречу возможной смерти. Она была юной хорошенькой девушкой, чей город был уничтожен. Она переспала с ним. Затем он отправился убивать брата – возможно, на следующий день – и в послевоенных трудах, восстановлении, добивании остатков мятежа, союзов он, наверное, ни разу о ней потом и не вспомнил. А даже если и вспомнил, Тирея тогда была не самым дружелюбным или безопасным местом для Призмы. Она была на стороне Дазена, злого брата, и в результате обошлись с ней жестоко.