Виктория Угрюмова - Белый Паяц

В стене что-то щелкнуло, и она отъехала с негромким жужжанием, открыв мрачный провал, откуда пахнуло на мавайена холодом, сыростью и терпким ароматом курящихся благовоний. Поправив меч, он решительно шагнул в тайный ход и сделал несколько шагов в кромешной темноте. Но вскоре стены коридора осветились ясным желтоватым светом, который испускали диковинные шарообразные светильники, похожие на прозрачные пузыри, заполненные жидкостью, – и со щупальцами. Щупальца эти едва заметно шевелились и подбирались от холодного сквозняка.

Открыв маленьким золотым ключом дверь, обитую железом, мавайен попал в следующее помещение, в котором, казалось, рос лес черных и красных массивных колонн. Здесь уже не царила могильная тишина – низкие, угрожающие звуки раздавались откуда-то спереди и снизу.

Глубокий наклонный коридор, почти что колодец, с грубо вырезанными в стене крутыми и высокими ступенями, вел отсюда на нижний уровень Эрдабайхе, где находились секретные хранилища и казематы для невольников нечеловеческого происхождения. Молчаливые рыцари, по трое у каждой камеры, сменялись через каждые четыре часа. Здесь дежурили исключительно ордофанги и магнусы, а молодые параболаны только шептались между собой о том, что слышали от одного верного человека, что он однажды подслушал разговор двух старших рыцарей, которые якобы собирались спуститься куда-то вниз, о том, что один из демонов вырвался из клетки…

Ничего они, словом, не знали о подземельях, которые простирались на много миль прямо у них под ногами.

Фрагг Монтекассино быстрым шагом миновал длинные ряды вырубленных в скале камер с заключенными в них тварями Абарбанеля и редкими хищниками – Псами, утбурдами, пселлусами, марбасами, крабоподобными мангианами, которые заманивали своих жертв, имитируя нежнейшее, волшебное пение, детенышами теймури, секахи, тремя оборотнями и одним призраком, беспрестанно мечущимся в рунном кругу.

Он молча кивнул рыцарям, при виде его вытянувшимся в струнку и вскинувшим руку к сердцу в почтительном приветствии. Помахал одному из оборотней – тот подошел к толстым стальным прутьям решетки и широко улыбнулся, скаля острые зубы:

– Здравствуй, Фрагг мой! Завтра полнолуние.

– Я помню, – откликнулся мавайен.

– Придешь посидеть со мной?

– Я постараюсь.

– Там, – оборотень дернул остроухой головой, указывая наверх, – много горя и бед? Ты будешь занят?

– А ты что скажешь?

– Ты будешь очень занят, – утвердил оборотень. – Я чувствую это. Но все равно приходи, если выберешь время. Ты ведь знаешь, я стану ждать.

– Я не обещаю, – сказал великий магистр, – чтобы не обмануть. Но я сделаю все, чтобы ты не остался один.

– Спасибо, Фрагг мой, – поблагодарил оборотень. – Желаю удачи. Он сегодня в особом расположении духа.

Псы Абарбанеля при виде великого магистра повели себя как обычные дворовые собаки, ждущие ласки и лакомства от хозяина. Они запрыгали в своих клетках, забегали вдоль решеток – и каменные плиты пола завибрировали, как при далеком землетрясении.

– Полно, полно, – мурлыкнул Монтекассино. – Не сегодня.

Бледный длинноволосый вампир отвесил ему изящный поклон.

– Доброго здравия, магистр, – произнес он на певучем альбонийском, – сочувствую тебе. Он уже рядом, совсем рядом. Хватит ли тебе силы одолеть такую мощь? Думаю, что нет.

– Что ж, – беспечно отозвался мавайен. – Может, вы все придете на мою могилу и проводите меня в последнюю дорогу.

– В этом можешь не сомневаться, – буквально пропел вампир, – это будет наивысшим моим удовольствием.

– Но пока я жив, я могу что-то сделать для тебя?

– Прикажи принести мне новых книг и побольше пергамента и чернил. Твои дубоголовые солдатики так скупятся на чернила, как будто я пишу их собственной кровью.

И он выразительно облизнулся алым, длинным, острым языком.

Миновав его камеру, Фрагг остановился перед мощными железными дверями, которые охраняли шестеро магнусов. Их лиц не было видно под опущенными забралами, а серебряные клинки никогда не успокаивались в ножнах. Эти рыцари постоянно ждали нападения.

«Любопытно, – подумал великий магистр, – они так серьезно относятся к инструкции, как будто действительно смогут что-то сделать, если он нечаянно обретет свободу. Подозревают ли они, что их сметет, как сухой листок в бурю, и он даже не заметит их рунных мечей, как не услышит торопливых заклинаний?»

И негромко приказал:

– Откройте!

В полумраке подземелья, да еще в фигурных прорезях забрала, трудно угадать выражение глаз.

Возможно, ему просто показалось, что в них отразился животный ужас.

Ласковое солнечное утро второго дня праздника явно не было милостиво к несчастной голове гармоста Бобадильи Хорна. В то время когда его встревоженный брат будил Фрагга Монтекассино, Бобадилья лежал пластом на застеленной койке и тихо проклинал «Веселый стаканчик», забористый эль, друга Бардонеро и громкий голос Картахаля, отзывавшийся дикой болью в ушах, висках и затылке.

Особенно обидно, что добрый пастырь Созидателей, выхлебавший чуть ли не вдвое больше, чувствовал себя преотлично и раздражал цветущим видом, энергичной походкой и веселым настроением.

– Что с тобой? – тревожно наклонился он к самому лицу сержанта. – Опять заболел?

– Опять похмелье, – простонал Бобадилья, хватаясь руками за разламывающуюся голову. – Да что ж он так рявкает?

– Он не рявкает, а знакомит новобранцев с мировоззрением рыцаря когорты Созидателей. Весьма своевременное и нужное дело. А что до твоего состояния – то сие есть коварная и опасная болезнь. Ибо хорошая порция доброго эля еще никогда и никому не принесла вреда, и, значит, корень зла кроется не во вчерашнем питии, а совершенно в другой причине, – ласково отвечал Бардонеро.

– Наверное, мне лучше знать, что со мной происходит.

– Не скажи. Откуда тебе знать в таком состоянии? Послушай-ка лучше, что я тебе скажу. Похмелья не бывает – это все выдумки. Вон посмотри на давешних новобранцев: пили поболее твоего, к тому же мешали шипучее вино с крепкой марьягой и старым элем, а блестят, как новенькие монетки. Даже смотреть приятно.

– Что они делают? – спросил Бобадилья.

– Как что? Слушают отеческое напутствие командира. По-моему, им нравится.

Гармост Хорн вспомнил, что именно считает необходимым сказать командир Лу Кастель тем, кто собирается служить под его началом, и подумал, что такая речь может понравиться только необычным людям.

– Мы – золотое отребье, – говорил Картахаль. – Нас всегда будут ставить там, где не выдержит ополчение, но где не станут губить господ рыцарей. Вы скажете – мы тоже рыцари. Чушь! Мы – золотое отребье, увенчанное лаврами, отмеченное наградами и щедро оплаченное. Но запомните, что лишь немногие из вас доживут до того дня, когда генерал Де Геррен со слезами на глазах скажет вам: «Спасибо, дети мои», а его величество пришпилит к вашему камзолу маленькую круглую побрякушку. Вы думаете, этот кругляшок стоит целой жизни? Или он заменит вам павших друзей в ночном разговоре, доброй драке и разгульном кабацком веселье? Вы думаете, он защитит вашу спину в бою или закроет от стрелы? Или вы полагаете, что благодарность генерала умерит боль ваших ран и утишит горечь потерь? Кто из вас настолько глуп, что рассчитывает купить лишние годы жизни, утраченное счастье и погибшую любовь за те нобли, которые выплатят в казначействе оставшимся в живых?