Л. Клонис - Книга Пепла

В груди бушевало пламя, ярость застилала глаза, а руки сжимались в кулаки. После каждой лживой фразы, после каждого слащавого смешка я представляла, как сжимаю ее горло и впиваюсь ногтями в лицо. Но я, разумеется, сдержалась.

Усилием воли придала лицу бесстрастное, холодно-надменное выражение – именно с такой маской я обычно ходила на светские мероприятия, которые вынуждена была посещать как претендентка. Я рано поняла, что маска защищает меня не хуже брони, дает понять местным сплетницам, что со мной не стоит связываться. «Напади первая. Не дай им себя ранить», – именно с таким девизом я жила после смерти папы. Оливия и Эдриан были едва ли не единственными людьми, которые знали меня настоящую. Что ж. Моя ошибка.

Оливия продолжала щебетать, не заметив произошедшую со мной перемену.

И тогда я рвано выдохнула одно-единственное слово:

– Знаю.

– Что, прости?

– Я. Все. Знаю.

Я наблюдала, как меняется ее аристократичное лицо с точеным носом, как небесные глаза растерянно бегают из стороны в сторону, как на идеальной молочной коже проступают красные пятна, как длинные тонкие пальцы теребят оборки платья.

Она была жалкой. И подлой. Настолько, что даже не нашла в себе сил признаться мне во всем. А может, она все спланировала? Последняя мысль заставила меня на миг задохнуться от ярости. Наверняка все так и было. Иначе к чему весь этот разговор вчера?

– Лилит, послушай. Все не так, как ты думаешь, – наконец отмерла Оливия.

Это стало последней каплей.

– Скажешь еще хоть слово об этом, и я испепелю тебя. Поняла меня?

– Но, Лили, ты ведь этого не сделаешь…

– А ты проверь, – бросила я, и, задев Оливию плечом, поспешила в сторону Багряного зала.

В тот день я поклялась себе, что больше никогда не позволю Оливии меня одурачить.

Даже от воспоминаний о ее поступке сердце зашлось в тревожном беге. Мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов и пройтись по комнате, сжимая и разжимая кулаки, чтобы хоть немного прийти в себя.

Одевалась я с особенной тщательностью. Выбрала из шкафа самое красивое платье. Глубокий изумрудный цвет ткани подчеркивал зелень моих глаз. Собрав на затылке лишь несколько прядей, я позволила темным локонам спускаться по плечам. Повернулась к зеркалу и осмотрела себя придирчивым взглядом. Кроме легкой бледности, ничто не выдавало моих вчерашних переживаний. Как я и надеялась. Так уж повелось: чем хуже у меня на душе, тем лучше я выгляжу. Никто не должен знать, как я разбита. Особенно мама.

Я направилась в столовую, не забыв нацепить на лицо улыбку. Там я обнаружила маму. Она уже заканчивала завтракать.

– О, Лили, дорогая. Ты уже проснулась? Я не хотела будить тебя, сейчас попрошу Нэнси подать тебе завтрак.

Этого не потребовалось. Пухленькая раскрасневшаяся служанка в кружевном переднике уже вносила поднос в комнату. Она ласково улыбнулась и поставила передо мной тарелку с оладьями. Моими любимыми.

Нэнси ничего не говорила и не спрашивала, но этого и не требовалось. По ее взгляду я догадалась: мама ей все рассказала. В других домах не принято делиться новостями с прислугой, но шесть лет назад Нэнси едва ли не единственная решила остаться в нашем доме. Она очень помогала нам, не знаю, как бы мы справились без нее. С тех пор мама воспринимала ее скорее как доброго друга, а не как служанку. Хоть Нэнси и смущалась, когда мама захаживала к ней на кухню, чтобы выпить чаю. Всякий раз она разводила руками и приговаривала: «Не дело это, леди Эвендейл, вам с кухаркой за одним столом сидеть!»

Я улыбнулась Нэнси и искренне поблагодарила ее за заботу. Когда она вышла, мама осторожно спросила у меня:

– Ты уже знаешь, куда тебя направят?

Я успела положить в рот кусочек оладьи и медленно жевала его, обдумывая ответ. Врать не хотелось, но и волноваться маме нельзя.

– Пока неизвестно, – остановилась я на полуправде. – Мне сообщат позже, после назначения новой Хранительницы.

Мама внимательно посмотрела на меня, отложила вилку в сторону и тихо спросила:

– Кого они выбрали?

Мне с трудом удалось сохранить спокойное выражение лица. Во всяком случае, я на это надеялась:

– Оливию Бертхайм.

– Ох, Лили. – Глаза мамы увлажнились, и она протянула ко мне руку через стол и погладила по ладони. – Мне так жаль. Но это ведь ужасно несправедливо! Разве ты не говорила, что у нее самый слабый дар из вас четверых?

– Говорила. А еще у нее единственной по-прежнему нет шеду. – Я отложила вилку. Аппетит совсем пропал. – Но это не отменяет их выбора. Оливия станет Хранительницей. Давай больше не будем об этом, хорошо? Мне нужно время, – попросила я.

– Конечно, Лили. Прости, я не хотела тебя расстраивать. Просто не удержалась, я все пыталась понять, почему они не выбрали тебя… – Мама вопросительно посмотрела на меня, а я раздраженно ответила:

– Мама, ну я же просила! Давай не будем об этом. Пожалуйста.

– Хорошо, дорогая. Поговорим об этом позднее.

– Спасибо.

Остаток завтрака я ковыряла в тарелке вилкой, мучая ни в чем не повинные оладьи и поддерживая разговор на нейтральные темы. Мама рассказывала о том, какие чудесные розы зацвели в нашем саду, что непременно нужно посадить их побольше на будущий год, а я вяло кивала, изредка соглашаясь. Как только мама поела, я тут же поднялась из-за стола, аккуратно промокнув рот салфеткой.

– Благодарю, мама. Завтрак был чудесный. Передай Нэнси мои похвалы.

– Передам, конечно. А ты куда-то уходишь?

– Хочу пройтись. Мне нужно немного успокоиться, – не стала я юлить.

– Не задерживайся, – попросила мама.

– Постараюсь, – пообещала я и обняла ее на прощание.

Уже у самого выхода из столовой мама окликнула меня:

– Лилит, постой.

Я замерла, вопросительно посмотрев на маму.

– Только не делай глупостей, хорошо?

Я рассмеялась и кивнула.

Стоило мне только распахнуть дверь, как солнце ослепило меня и в лицо ударил горячий влажный воздух. Сощурившись, я притворила дверь и упрямо зашагала по тропинке через благоухающий сад. Пусть сегодня пекло, но оставаться дома наедине со своими мыслями – выше моих сил.

Шагая по саду, я разглядывала с любовью высаженные кустарники, цветочные клумбы и плодовые деревья. Буквально во всем здесь чувствовалась заботливая рука моей матери. Она тщательно следила, чтобы садовник содержал сад в порядке. Не сомневаюсь, она с удовольствием уволила бы его и занялась садом самостоятельно, если бы ей позволяло здоровье.

Я подавила тяжелый вздох. Последние деньги уходили на то, чтобы поддерживать хотя бы внешнее благополучие. Нужно срочно что-то придумать. Ведь если придется уволить садовника, мама непременно займется садом сама. Она никогда себя не щадит, и ее здоровье – вечный предмет моих переживаний. Если бы я стала Энси, уверена, это пошло бы маме на пользу: она слишком сильно тревожится обо мне.