Анабель Ви - Милоа – спасители Эбери. Книга 3. Милоа-возлюбленная

В полдень я бросила на стол перед каганеттом Бивир Куром внушительную стопку бумаг.

– Это, Ваше Превосходительство, наш брачный договор. Я согласна подписать его, если то, что я увижу, будучи вашей гостьей, оставит у меня хорошее впечатление. Правда, он составлялся до вчерашнего вечера, так что пункта о том, что ни одна из сторон не имеет права кидаться с кинжалом на другую, там нет. Но можно добавить.

Я старалась говорить как можно беспечнее и увереннее. При моих последних словах Амирош усмехнулся и мельком взглянул на меня исподлобья. В его взгляде я уловила тень то ли понимания, то ли одобрения. Неужели он совсем не злится на меня за вчерашнюю выходку?

– Вы так кидаетесь бумагами, будто здесь стоит подпись на ваш смертный приговор, – сказал он, улыбнувшись. – Я не хочу, чтобы вы приносили такую жертву.

– Думаете поиздеваться надо мной или снова чрезмерно сочувствуете? – я опустилась в кресло по другую сторону стола. Дело происходило в гостиной моего особняка в Айзелане. Я накинула меховое пальто, в котором напоминала себе то ли ледяную королеву, то ли северную воительницу. Комната еще не прогрелась, и я так и сидела, завернутая в темную отороченную мехом шкуру.

– Вы же сами сказали, что ненавидите меня и все, чем я живу – сословие, к которому я принадлежу, императора, которому служу, политику, которой занимаюсь.

– А я, по-вашему, должна любить все это? – зло поинтересовалась я.

Амирош пожал плечами.

– Пожалуй, нет. Но я не деспот и не хочу забирать у вас вашу свободу, если можно так сказать. Уверен, в этом договоре, – он небрежно махнул рукой на стопку бумаг, – все расписано так, чтобы вы сохранили максимальные права. И все же – брак есть брак, даже самый фиктивный. Кроме того, я тоже много думал над этой затеей. Видите ли, я вырос в дружной семье, где родные любят и уважают друг друга. И мне совесть не позволит назвать женой ту, которая никогда не станет мне спутницей такой же, какой была мать для моего отца. А завести женщину на стороне, будучи в браке… Вы невысокого мнения о знатных особах, но, видимо, я неудачная цель для вашего презрения – измена мне претит.

Сказать, что меня разозлили эти слова – значит не сказать ничего. Но внешне я оставалась совершенно спокойной. Более того, я как будто возвращалась к жизни – меня все больше занимал ход мыслей Амироша. Пересиливая эго, требующее немедленного сопротивления, я лаконично отметила:

– А как же защита наших каганартов? Как же турмалонцы, жаждущие отмщения за плевок императора в их сторону? Или после вчерашнего вам самому плевать, что сделают они с моими землями?

Амирош внимательно посмотрел на меня. Честно сказать, меня это смутило сильнее, чем его жесткие аргументы.

– Вечный выбор между благом для других и для себя, не так ли? – произнес он, наконец. – Хорошо. Давайте сделаем так. Мое предложение в силе, и мы вместе отправимся в мой каганарт. А после поездки я провожу вас к границам Айзелана и тогда мы решим – заключаем договор или нет.

Я согласно кивнула. Сложно узнать человека, постоянно встречаясь с ним в нестандартных ситуациях. Впервые у меня будет возможность посмотреть, действительно ли Амирош тот, кем хочет казаться.

Всю дорогу нам сопутствовала прекрасная погода. Было холодно, даже морозно, но солнце светило ярко, а ветер стих, что было несвойственно этим местам.

Я ехала на Шикути, Амирош – на своем вороном жеребце. Я отметила, что его конь крупнее моего и напоминает мне коня Ильи Муромца с картины «Три богатыря». Шикути же походил скорее на арабского скакуна.

Странно мы смотрелись вместе: два породистых ретивых коня и их не менее статные и упрямые хозяева.

Я куталась в полушубок из серого меха, каганетт иногда поправлял на плечах тяжелый шерстяной плащ.

Наша свита состояла из пяти слуг и восьми шуинов, включая двух гвардейцев каганетта. И, конечно же, я не могла оставить Барклая – неуемный пес обожал долгие путешествия, без устали бегая туда-сюда по дороге и постоянно подгоняя отставших лошадей, будто сбивал нас в единое стадо.

Я заметила, что Амирош с удовольствием наблюдает за псом. И неудивительно, ведь это был его подарок. Также я невольно чувствовала, что Идин симпатизирует каганетту. Это также было объяснимо – ведь благодаря Бивир Куру мальчик попал ко мне в услужение.

Мою голову посещали разные мысли.

То мне вспоминалось, как мы также путешествовали с Люкоттом – осторожно сближаясь в пути, присматриваясь друг к другу. Однако, в отличие от молодого баура, я не видела в каганетте особого рвения к общению со мной.

Я начала ревновать к нему моих слуг – от меня не скрылось, что Юва и две ее молодые помощницы весьма расположены к Амирошу. Да и Аяк с Лунартом, хоть и оставались предельно сдержаны, вели себя с ним куда почтительнее, чем с самыми высокородными столичными аристократами, приезжавшими свататься ко мне в каганарт. И я понимала, что титул каганетта здесь не играет решающей роли. А если учесть, что Аяк с Ювой были помолвлены и явно обсуждали между собой визит каганетта, я тем более была уверена, что шуин склонен оценивать появление Амироша в каганарте как добрый знак.

Это вызывало во мне смешанные чувства. Я знала, что мои слуги изголодались, если так можно выразиться, по хозяину-мужчине, и ожидали благих перемен. Крепкая мужская рука и все такое. И дело не в том, что я прослыла безвольной правительницей (скорее, наоборот), но мне были известны сплетни за моей спиной. В том числе и о моем равнодушии по отношению к противоположному полу и необходимости поскорее выйти замуж, «пока совсем не усохли Их Превосходительство от дел государственных», – это самая мягкая формулировка, которую мне довелось услышать.

Я также часто задумывалась о том, как меня встретит семья каганетта. Насколько я знала, его мать много лет управляла каганартом и одна растила двух дочерей. Женщина, пережившая смерть мужа и взвалившая на себя груз немалой власти должна была обладать железной волей и острым умом. Что слышала она обо мне и как отнесется к такой «гостье»?

Почему-то я была уверена, что Амирош рассказал матери о своих планах жениться на мне, чтобы усилить наши каганарты… Не будет ли она рассматривать меня исключительно как невесту? Проверять, скрывая легкую материнскую ревность? А сестры Амироша, которые так сильно его любят – что они знают обо мне? Старшей, кажется, было лет пятнадцать – возраст переходный и непростой для девочки.

Мысли крутились в голове, вызывая ворох давно позабытых тревожных чувств. Я сравнивала поездку с испытанием, с ловушкой, с пробуждением. Но все же мне хватило мужества довериться потоку, который нес меня в неизвестное будущее.