Мария Петрова - Белый ворон

Слушали все. В том числе и Бетти. Сама она редко признавалась себе в том, что не может не слушать учителя, потому что такого почти не случалось, но Соё болтал без остановки, то и дело затрагивая важные темы.

– Когда-то я хотел стать детским психологом, вы, должно быть, уже заметили, что я не раз надавливал на ваши качества, ошибки, упоминал действия, потому что знаю, что это такое. Психологом быть можно, если понимаешь, о чем идет речь не со стороны врача, а со стороны пациента. Чтобы понять ребенка в пирсинге, с фиолетовыми волосами, от которого несет алкоголем нужно быть им, нужно не взрослеть, а помнить, что он чувствует и что переживает. Взросление остановить не так сложно. Мне помогли в этом Брэдбери, Твен, Лондон, многие. И каждый из них ежедневно доказывал, что от литературы мне не сбежать. На моих уроках вы не будете писать конспекты или изложения о бытиях тех или иных персонажей, нет, вы будете проникать в мир книг, которые мы будем читать и разбирать. Моей задачей не стоит затянуть вас в писательство, моя задача – показать вам, от чего вы отказываетесь. И тогда вы не откажитесь и от малых авторов.

Бизнес. Не больше.

– Бетти, я правильно понял?

Бет кивнула.

– Чего ты хочешь больше всего в жизни?

– Убить всех, кто жив.

– Я был готов к такому ответу. Обосновано?

– Нет, – Бетти сложила руки на груди, – но мне это доставит удовольствие.

– В этом и суть. Мы зачастую не знаем, доставит книга нам удовольствие, или нет, мы не знаем исхода: произойдет взрыв или цунами затопит континент, произойдет ли осознание во время теракта, или мы умрем вместе со всеми глупыми и ничему не научившимися.

Наступило недолгое молчание.

– Это Вы меня сейчас отговорить пытались или начать книги читать?

– Ни того ни другого. Я не велю людям жить так, как лично я хочу, я просто лишь наталкиваю их, а дорогу они выбирают сами.

***

В Диего осень не такая, как в Питере. Не такая холодная, не такая мрачная, не такая убийственно тоскливая, хотя что-то в ней все-таки было печальным. Нет, это не русский мальчик, думающий, что потерял окончательно дорогу в светлое будущее, уехав в Америку из родного дома и вынужденный выполнять приказы Темного Всадника-Дирижера. Это девочка с диагнозом, все никак не могущая умереть.

Вокруг летали голуби, Бетти прикармливала их хлебцами. Как только подошел Анадзаки, птицы затрепетали крыльями и взлетели, обогнув три раза парк и вернувшись к Бетти.

– Вы знали, что я болею?

– Нет, я не знал. Для меня твой диагноз как для голубя рябина.

– Да? А если я вдруг умереть захочу на Вашем уроке?

– Не умрешь.

– С чего вы взяли?

– Не умрешь, – все так же спокойно отвечал Соё, – ты слушаешь и слышишь меня, я и сейчас не просто так тебе это говорю. Если человеку внушать что-то очень долго, он сам в это поверить. Болезнь рака – как раз этот случай, когда играет вера.

– У меня ее нет.

– Неужели? Ладно, – Анадзаки оборвал себя, явно хотев сказать что-то более значимое, – но ты ведь хотела услышать от меня, что мне не важен твой диагноз.

– Вы точно психологию бросили?

– Ты так отчаянно пытаешься доказать всем, что ты сильная, независимая, что рак для тебя не помеха… ты сама то в это веришь? Веришь, нет, а людям наплевать. Им просто пофиг. Как бы я не пытался доказать себе в пятнадцать, что одноклассники не пялятся на меня с задних парт, мне это не удавалось, пока я сам не убедился, что людям просто плевать.

– Это тоже Вы из книг вычитали?

– Нет, Бетти, жизнь не стоит путать с книгой. Это разные вещи.

Голуби снова взмыли вверх, Соё удалился покачивающейся походкой. Бет не стала смотреть ему долго в спину, он ведь знает, что она смотрит.

***

Сплошная философия захлестнула Дина. А может, захлестнула не она, а просто воды стало слишком много?

Дин сел, убирая мокрые волосы назад и стараясь восстановить дыхание. Ему жестко не хватало настоящих лиц, настоящих голосов, настоящих, а не выдуманных людей.

По полу можно было ходить босиком и не бояться встать завтра с температурой, все обогревалось, квартира была теплой. Тяня носок на небольшом установленном возле панорамного окна станке, Ловцов думал, что убьет его раньше – несуществующий дар или Джейн? Вернее, Бетти, Джейн уходит на задний план, потому что теперь он будет ей только отчитываться. Что касаемо дара, до которого так и не дошло дело, проблема с Гомес была несущественной. Джейн как-то не придавала этому большого значения, но когда Дин уже в лоб спрашивал, она напрягалась.

– Вообще-то это фигня проявляется с пяти до двадцати. Учитывая то, что вам с Бетти придется раскрыться одновременно, все может стать явнее уже сейчас, – объясняла по телефону Джейн, – а вообще, твоя красота и характер – это именно проявления способности.

– То есть он направлен туда, куда надо?

– Да, иногда бывает, что дар невозможно узреть в чистом виде, у человека не может быть энергона или шипов, вылетающих из спины, или мастерства перемещения во времени, это значит только то, что он уходит туда, во что человек вкладывается всем телом.

– А Бет?

– Рак, я полагаю. Диагноз есть, но поддержание стабильности – полностью заслуга дара. Ты ведь понимаешь теперь, почему я занялась ей и именно ей?

– И еще и меня в это втянула.

– Тебе легче?

– Да, сначала было вообще плохо.

– Общайся с людьми. Они настолько легкомысленны, что с ними становится свободней.

***

Мия сидела в телефоне, в коридоре маленькие дети, ожидающие, когда родители развяжут им их маленькие пуанты, едва не снесли Дина. Зайдя в зал, мальчик удивился, как в таком маленьком зале могло заниматься такое большое количество людей.

– Мия?

– О, Дин! – радостно воскликнула девушка, подняв глаза. – Ты как раз вовремя! Зал свободен.

– А Вы разве не будете со мной?

– Нет, я на два часа ухожу в третью аудиторию, если понадоблюсь, приходи.

Даже на тренировки Мия не изменяла привычке ходить на высоченных каблуках и носить своеобразные вещи, обязательно черные.

Гулкий стремительный стук каблуков растворился в нарастающей тишине. Зал был, как и положено, с зеркалами и отличными новыми станками, не смотря на то, что Васиковских наверняка ведут тут уже не первый год.

Первым делом Дин закрыл все жалюзи и включил свет, он ненавидел, когда кто-то вмешивался в его тренировочный процесс или наблюдал. Все известные балерины и балетмейстеры, что занимались с ним, ненавидели это отвратительную черту, но терпели, потому что другой такой ребенок с ногами от Бога, которыми умел пользоваться был либо у другого преподавателя, либо его просто не было.

Спустя около двух часов, когда Дин уже приступил к сложной хореографии, в зал внезапно вошел Мио.