Евгения Райнеш - Прозрение Эль

Рафаэль не питал нежных чувств к Винсенту, хотя, в отличие от многих фениров, вполне терпимо относился к акватонам. Впрочем, он ко всем относился ровно: и к акфенам, а с огненной землёй – хтиром Маргаретом – даже… Впрочем, сейчас Рафаэль не хотел вспоминать об этом. С тех пор, как их развели по разным уголкам локи и запретили приближаться друг к другу, Рафаэль старался не пересекаться лишний раз с чуждыми стихиалями, за что получил в некоторых слоях своей локи эпитет гордеца.

Что касается Винсента, то все знают: его аквачасть всегда была слишком неуправляемой и капризной, и к тому же питала враждебность к пламенной фенира и старалась уязвить её при каждом удобном случае. Пламенная доводила её до кипения, а водяная стремилась залить огонь, уничтожив в зародыше.

Рафаэль и в этот раз собирался промелькнуть незамеченным, но не успел. Винсент заметил его, заструился блестящими кольцами шлейфа:

– Фенир?

Вот же досада. Угораздило…

– О, да это же неистовый Рафаэль! Как тебя занесло в нашу часть локи, милый?

Фениру пришлось замедлить движение, опустить ниже, к самому зеркалу Аквы. Он решил не отвечать на вопрос, чтобы не вызвать у водной повода для лишних насмешек. Это была не его территория.

– Там, – он вспомнил, что видел некоторое время назад. – Ночные щенки. Симпатичные. Можно их покормить?

Рафаэль не хотел врать, но и правду говорить не собирался. Он просто постарался быть вежливым.

– Ты хочешь сказать, милый, что у нас они голодают? Они выглядят измождёнными и неухоженными? Всё, что не касается пространства фениров, заброшено и грязно?

Винсент всё равно завёлся, несмотря на попытки фенира избежать столкновения.

– Я только спросил, можно ли покормить щенков.

Фенир обращался в большей степени к хтонной части акватона. Но она, как всегда, молчала, застывшая в тверди своих размышлений. Вода же бурлила, всё больше закипая от близости огня:

– Ты специально заявился сюда, чтобы напитать несчастных щенков, которых мучают жестокие акватоны?

Взметнулись высоко в небо бледные стройные ветви водяного дерева, окутанного густым пологом зелёных серповидных листьев и морозными гроздьями белых цветов. Одновременно с порывом ветра, сорвавшим бутоны с ветвей, появилось два фенира. Потревоженные их появлением цветы закружились, падая, но не достигли поверхности воды, растворились в её белом дыхании, превратились в стайку серебристых искр.

Норман и Альвин опустились рядом с Рафаэлем.

– Что-то случилось, брат?

Винсент поморщился. Его прекрасное лицо пошло некрасивыми складками.

– Десант фениров в чужую часть локи? К чему бы это?

– Мы… просто… рядом, – миролюбиво произнёс Альвин. – Ничего такого…

– Ничего такого? – прищурился Винсент. – Просто случайность? В тот момент, когда Хтонь изрыгнула пламенный цветок, один фенир решил покормить щенков, а ещё два – случайно прогуливались рядом? Какая чушь… Вы, милые, думаете, что тут отстойник для самых несовершенных стихиалей?

Потоки фениров заструились как-то невнятно. Рафаэль понял, что их пламенные тоже почувствовали цветок, вырвавшийся из недр Хтони. И тоже очень… хотели. Он поглубже укутал чудо, притаившееся у самого его сердца.

– Мы не думаем, – сказал Рафаэль Винсенту. – Вернее, не вообще не думаем, а не думаем так.

– Конечно, чем вам думать? – журчание акватона опять забурлило. Рафаэль на всякий случай отодвинулся ещё дальше, отгораживая свою пламенную от опасной стихии. – Ветер… Только ветер гуляет и ничего более.

Пламенная рвалась на первый план, и эфир уже почти не мог сдерживать её. Если Раф не возьмёт всё под контроль, то стихии схлестнутся. Ну чего Винсент так бурно реагирует именно на его плазму? Вон сидят себе Альвин и Норман, спокойно общаются. И Винсенту глубоко прозрачно на их пламя.

– Лизуны, – выплеснула водная обидное слово. – Явились обмусолить драгоценный цветок, принадлежащей нашей Хтони?!

Пламя залило Рафаэля, только его неистовый огонь он ощущал во всём своём существе, и невыносимо красный свет залил всё перед спящими глазами наследного принца.

Следующий сон…

Он-то и был сосредоточием кошмаров принца Рафа, хотя по пробуждении именно тот, второй, так же непрестанно повторяющийся, наследный принц не помнил. Только вновь и вновь сходил с ума от звуков – словно разрывались сотни тонких нитей – треск закладывал уши, путал мысли в голове. Они скакали в нечеловеческой панике: случилось что-то непоправимое. Раф чувствовал, как неведомое, но жизненно необходимое пламя оставляло его, раскалившись на уходящем вдаль полюсе, открытую рану заливал равнодушный смертельный холод. Он становился осязаемым, наполнял и обеспечивал его новую форму. Вливался в ноги, руки, почки, селезёнку…

И медленно-медленно, с глухим шумом билось сердце, словно барабан в похоронной процессии.

Под этот стук наследный принц просыпался посреди ночи с душераздирающим криком. Он колотился руками и ногами о сбитую, мокрую от пота постель, и каждый в замке, кто слышал это крик, замирал от ужаса.

Раф никогда не говорил о том, что так беспощадно раздирает его душу, и днём выглядел вполне прежним. Только немного измождённым и бледным, словно кутил по кабакам и борделям всю ночь.

Однажды обеспокоенный Дарс всё-таки решился и, пользуясь хорошим настроением принца, спросил:

– Ваше высочество, вам сегодня опять приснился вайнир Шон?

Тот глянул на старого дворецкого с недоумением:

– Нет.

Раф задумался на мгновение, и повторил, уже как будто сам себе:

– Вайнир Шон с той самой ночи дня рождения мне ни разу не снился. И я… Дарс, честное слово, я сам не знаю, что в моём кошмаре… Что это вообще такое.

Через несколько дней после этого короткого разговора, который совершенно ничего не прояснил старому дворецкому, а только заставил ещё больше насторожиться, в опочивальню принца наконец-то пришли свежие вести.

– Ваше высочество, – сказал Дарс, наблюдая, как Раф уже битый час пялится с отсутствующим видом в окно. – Кажется, император собирается на днях выехать на охоту.

Это была поразительная новость. Приближённые иногда вспоминали, как когда-то Сент проводил в этой забаве львиную долю времени, но он так давно вообще не покидал пределы замка, что об этом начали уже забывать. Выезд на охоту обещал встряхнуть безжизненную сухость монотонных дней.

– Ты думаешь, он выпустит меня за эти стены? – мрачно спросил Раф, разглядывая двух мальчишек-подавальщиков, затеявших драку прямо перед окном его высочества. Он болел за того, кто пониже. Наверное, из-за большого носа, раскрасневшегося на свежем утреннем морозе. Нос пламенел просто вызывающе, и на месте противника Большого Шнобеля, Раф обязательно постарался бы попасть кулаком в эту яркую деталь.