Иван Жеребилов - Целитель

Покосился на остальные трупы и икнул, чувствуя, как к горлу подкатывает кислый комок. Угловатые тощие тела дымились, по некоторым изредка пробегали синеватые язычки пламени, перевёл взгляд на бородача – никакого дыма. Некстати вспомнилось свечение собственной кожи, в панике вскинул руки – ничего. Свечение куда-то делось, может, оно только в полумраке появляется, а может, это у меня галлюцинации приключились от переживаний.

Снова ноги подкосились. Опустился радом с трупом, отметив, что от того уже начинает пованивать. Тощие сгорели за полчаса. Все. Остались только девять кучек пепла на обугленном мхе…

Некоторое время я старался не двигаться. Откуда-то из глубин выполз совершенно детский страх того, что если хоть немного пошевелюсь, то эти страхолюдины перестанут гореть, вскочат и загрызут меня. Правда, долго это не продлилось – немного подышал и уже смог трезво размышлять.

В который раз начинаем сначала.

Я – Пирогов Алексей Васильевич, тридцати шести лет от роду, по всей вероятности, сижу посреди глухого леса рядом с трупом человека, остальные девять трупов сгорели, как только на них попал солнечный свет. Удивительно? Господи Боже… Лучше бы так не удивляться. Как я здесь оказался? Вчера, возвращаясь со встречи как раз в «час пик», решил срезать, через тихую улочку. Последнее, что помню – вспышка, как от сварки или фотоаппарата. Всё. Потом упал сюда, прямо на этот самый валун в центре. Так, ну, по крайней мере, радует то, что ничего не сломал, даже одежда не пострадала. Измазался, правда, весь, пока ползал здесь, но это мелочи. Гораздо больше меня интересует, где я нахожусь и почему рядом самовозгорающиеся клыкастые трупы.

Странно, что я не додумался сразу обыскать мужика на предмет документов или хотя бы мобильника. Те, клыкастые, к слову сказать, были в чём мать родила, или кто там у них… А этот одет добротно, хоть и странновато: что-то вроде длиннополого плаща из плотного материала, похожего на брезент. Пришло в голову слово «дерюга», но я этой самой дерюги в жизни не встречал, так что не знаю, она это или нет. Под плащом куртка из тонкой кожи, вся обшитая кармашками, большая часть которых набита какими-то мешочками, пузырьками, деревянными и картонными коробочками… В нижних карманах обнаружились три сферы из золотистого металла, с теннисный мячик размером. Покрутил-повертел, да и положил на место. Кто его знает, что там в ней. Золотая? Может быть, только мне сейчас золото, как ишаку – балалайка…

Документов у мужика нет. Хотя, может, он их в носке носит? Посмотрел на высокие сапоги… Или ботинки? Не знаю, как сапоги со шнуровкой можно назвать. Вздохнул, начал стаскивать обувь с трупа… Носков у него не оказалось, а в поношенных портянках ничего, кроме ног, не обнаружилось. Попахивающие нечистотами штаны обыскивать не стал.

Одно из двух: либо мужик документы с собой сегодня не взял, либо он бомж, у которого документов отродясь не было. А многоцелевая куртка ему зачем? А куча этих трав и порошков? Бомж-гомеопат? Сильно сомневаюсь. При этом у такого матёрого бродяги не оказалось на поясе ни ножа, ни спичек. Это более чем странно. Бомжи народ запасливый, иначе в голоде-холоде не выжить.

Кстати, а что у меня с вещами? Похлопал себя по карманам, обрадовался, обнаружив, что сумка-кошелёк так и болтается на боку. А я, пока метался, и не замечал её.

Дальнейшая инвентаризация показала, что радовался рано – вещей осталось не так много. Кроме смартфона, в сумке обнаружились портмоне с пластиковыми картами, немного наличных, пауэр-бэнк батарея, записная книжка, шариковая ручка и три цветастые коробочки… Метафорические карты. Когда уходил со встречи, рассовал их по карманам пиджака и в кошелёк, а вот теперь… Вряд ли они мне в лесу пригодятся. Негусто…

Смартфон первым делом проверил. Нет сигнала, никакого. В нём две сим-карты, причём одна такая, что даже в горах остаётся связь, но, видно, не в этот раз. Сам телефон, кстати, не пострадал, даже стекло не треснуло. Удивительно. Отключил его пока. Когда связи нет, батарея быстрее садится, попаду в более обжитые места, тогда и включу.

В который раз задал себе вопрос: почему не ношу с собой нож? Сейчас же это модно – мужской аксессуар, поможет в любой ситуации… Но как-то так сложилось, что я не особо привык орудовать ножом в полевых условиях – хоть консервы открывать, хоть врагов резать… Работа у меня тоже не располагает к ношению острых предметов. Я представитель почти уже ругательной профессии – психолог и коуч, провожу психотерапию людям с психологическими травмами. Что это значит? Если человек плачет от любого неосторожного слова, бьётся в панических атаках или просто хочет лежать и ничего не делать от депрессии, то его приводят ко мне, и мы стараемся сделать так, чтобы ему не нужен был галаперидол или антидепрессанты. Выбираемся из психологической задницы. Такая работа требует больше понимания и внимания, а не проявления силы. В меня клиенты и табуретками кидали, и душить пытались, во время сеансов, и ничего, живой-здоровый, и люди уходили живыми и здоровыми. Человек, когда его «накрывает» волной боли, перестаёт головой думать и начинает действовать как первобытный охотник. Наверное, если бы не сталкивался раньше с таким количеством боли и безысходности, не помогал бы находить выходы даже в самых безнадёжных ситуациях, то сегодня ночью точно бы сломался, если не от самого провала, то от вида клыкастой твари… Хотя всё равно мороз по коже, как только вспомню.

Теперь, похоже, я сам в заднице оказался. Причём не в психологической, а в лесной. И надо думать, как из неё выбираться. Оглядел вещи, часть сложил обратно в сумку, другие рассовал по карманам. Прислушался. Знаю, что, каким бы густым не казался лес, всё равно можно расслышать звуки жилья – электрички, машины, бензопилы, генераторы – всё это гудит и тарахтит так, что слышно за многие километры, плюс ещё собаки, коровы и другая живность постоянно подаёт голос. Заблудиться в современном лесу, конечно, можно, но, чтобы не выйти к людям, для этого сибирская тайга нужна или болота какие-нибудь, а ещё много-много глупости, чтобы через эти болота идти напролом.

Кроме пения птиц и шума ветра в кронах, ничего расслышать не удалось.

– Ладно, – сказал я безымянному трупу. – Надо бы оглядеться, а то мало ли…

Резьбу на камнях в полумраке не заметил, да и не до неё было. Зато сейчас посмотреть можно. Руны, кажется… Не специалист я по этому делу. Какие-то угловатые каракули от земли до вершины камня-столба поднимаются сплошной вязью, а сам камень метра три с половиной высотой. Те, что по краям, кругом выстроены, у одного верхушка обломилась, тут же рядом валяется, мох её потихоньку затягивает. Подошёл к валуну посередине сооружения – низкий, мне по пояс, тоже, наверное, письменами покрыт. Отодрал кусок мха – точно, уже знакомые каракули.