Андреа Стюарт - Дочь костяных осколков

Верхушки кустов. Бухта уходила под воду.

Капитан оценила эту картину и поджала губы:

– Мы идем на площадь. Расскажем двум другим ротам. Сохраняем спокойствие, обеспечиваем порядок. Что бы это ни означало, держимся вместе.

Солдаты беспрекословно последовали за своим капитаном. Определенно, она пользовалась у них авторитетом.

Я смотрел на плавучие пристани. Держать слово, понятное дело, надо, но я также пообещал Эмале, что найду ее. Если погибну, это у меня навряд ли получится. Я представил, как Данила лепит дамплинги для своего племянника, чтобы устроить для него пир после праздника.

После моего праздника мама, которая обычно была скрытной и немногословной, прижала меня к себе, поцеловала во взмокшую от пота макушку и сказала:

– Как бы я хотела тебя уберечь.

Она тогда не знала, что меня уже спасли. Я и сам не до конца это понимал.

До площади было уже недалеко, а я умел очень даже неплохо бегать.

В общем, страшно было, но я все равно пошел за солдатами.

В воздухе повисла тишина – ни голосов, ни пения птиц, только звук наших шагов по брусчатке. После еще одного поворота и небольшого подъема тишину потеснил ропот людских голосов. Улица вывела нас на площадь.

Остров Голова Оленя не самый крупный из всех известных, но самый богатый. Я не раз слышал, как местные хвастались своими пряными рыбными супами, своими большими рынками, а один даже как-то заявил, что их остров держится над водой выше, чем все остальные. Их шахты по добыче умных камней неплохо подпитывали Империю, и площадь, на которую мы вышли, свидетельствовала о благосостоянии острова – камни под ногами были гладкими и все аккуратно подогнаны друг к другу. В центре площади – приподнятый над мостовой пруд, а уже в его центре беседка с наведенными к ней мостиками. Судя по украшавшей беседку резьбе в виде вьющейся лозы, она была одним из редких сохранившихся строений Аланги.

Я бы с радостью посетил это место вместе с моей Эмалой. Она бы хитро посмотрела на меня и спросила: «И почему Аланга построила это?» А я бы принялся рассказывать, что эта великолепная беседка служила всего лишь сортиром. Эмала бы рассмеялась и сказала: «Ну конечно, кто откажется от удовольствия облегчиться в такой беседке?»

Но Эмалы рядом не было.

Я остановился в конце улицы и подождал, пока солдаты не уйдут в противоположный конец площади.

Там в окружении императорских солдат стояли дети. Несколько десятков. Как овечки, которых пригнали на бойню. Некоторые были спокойны, но большинство заметно нервничали, а некоторые вообще плакали и не пытались скрыть слезы. Им дали опиум, чтобы они были покорными и не так остро чувствовали боль. Я подошел ближе и оглядел детей.

Красная рубашка с вышитыми на подоле белыми цветочками. Слишком много детей в красном.

На моем месте должен был быть кто-нибудь из безосколочных. Они – романтики, бредят идеями о свободе и о том, чтобы Империей управляли люди. Но я не был идеалистом. Я не мог себе этого позволить.

Земля заходила ходуном. С черепичных крыш посыпалась пыль, я еле устоял на ногах. Меня охватила паника. Повторный толчок… ну да, конечно. Три толчка в один день, и бухта уходит под воду – такое нормальным не назовешь.

В противоположной стороне площади солдаты сели на корточки вокруг своих подопечных и схватились за оружие, как будто оно могло им помочь. Председательствовавший на Празднике переписчик сгорбился над своей книгой. Дети, вытаращив глаза, смотрели на раскачивающиеся вокруг площади дома.

Уцепившись за бортик фонтана, я постарался сохранить равновесие и начал считать.

Один, два, три, четыре…

На счет «пять» у меня сдавило горло, на «десять» я понял, что толчки не прекратятся. Происходило нечто ужасное. Я всем нутром это чувствовал. И как только я это почувствовал, ко мне вернулась способность двигаться. Если миру приходит конец, стоять и ждать бессмысленно и бесполезно, особенно для меня.

Один мальчик, видимо, почувствовал то же самое. Он встал с корточек и побежал. Императорский солдат ухватил его за шиворот рубашки.

За шиворот красной рубашки с вышитыми на подоле белыми цветочками. Алон, племянник Данилы. Невысокий для своих восьми лет с копной черных волос, которая, казалось, была больше его самого.

Долг удерживал солдат вместе, как рыболовная леса. Один направленный удар – и она лопнет. Я, спотыкаясь, побежал в их сторону и заорал:

– Остров тонет! Я такое уже видел! – Притворяться, будто паникую, не пришлось, все получилось очень даже естественно. – Уходите на корабли и отплывайте, пока остров не утащил нас за собой!

Не знаю, как на солдат подействовали мои вопли. На проверку у меня не было ни желания, ни времени.

– Эй, ты! – крикнула капитан. – Живо вернись в строй!

Дом на противоположной стороне площади с грохотом обвалился, и вместе с ним лопнула соединяющая солдат леса. Они побежали. Дети и солдаты наталкивались на меня и грозили сбить с ног. В этой толчее я умудрился схватить Алона за руку. Она была такой маленькой.

– Меня послала твоя тетя Данила! – стараясь перекричать воцарившийся вокруг грохот, сообщил я.

Не уверен, что Алон меня услышал, но он не попытался от меня вырваться, а это было уже что-то.

– Надо бежать! Ты как? Сможешь?

Он кивнул.

Боковым зрением я видел лица других детей, они паниковали, но при этом были покорными и бежали неуверенно. Их родители, их тети и дяди должны были за ними прийти. Все – обман. Я слышал голос своей матери. Постарался его заглушить. Невозможно помочь им всем.

– Дыши глубже, – скомандовал я и побежал, не выпуская руки Алона.

Пацанчик был мелкий, но он за мной поспевал. Мы обогнули пруд и рванули в сторону пристаней.

Стук сердца отдавался в ушах. Узкая улица стала похожей на пропасть. Дом слева от нас накренился и начал обваливаться. Солдаты у нас за спиной заорали, я рывком дернул Алона за руку и чудом уберег от падающих на мостовую камней. Пыль забивала нос. Я старался не думать о солдатах, которые оказались под рухнувшим фасадом дома, и о людях, которые могли быть внутри. У меня была одна цель – остаться в живых и уберечь Алона.

Мальчишка начал плакать.

Он тянул меня за руку и пронзительно так пищал:

– Мама! Я хочу к маме!

О, малыш.

Я тоже хотел к маме. Она сидела у окна и не обращала внимания на то, как завывающий ветер колотил ставнями о стены дома, как будто это были просто капризные дети. Я дал себе слово, что, если выберусь из этой передряги, обязательно наведаюсь домой.

– Слушай меня! – крикнул я. – Ты должен бежать. Беги быстро, или никогда ее не увидишь.

Это подействовало, как оплеуха. Сопли размазывать было некогда, а я был не такой уж крупный и сильный, чтобы нести на себе этого мальчишку.