Рэйда Линн - Сталь и Золото. Книга 2. Смерть и Солнце. Том 1

Смотреть, как Пастух унижается ради заведомо невыполнимой цели, было забавно. Но, к несчастью, больше ничего веселого в необходимости в самом начале столь блестяще начатой кампании отстать от войска и остаться вместе с остальными ранеными в вонючем, пахнущем лекарствами и кровью лазарете, не было. Льюберта тошнило от всей здешней обстановки: низких потолков, метавшихся в бреду людей, противно-сладковатого запаха мази, пропитавшей, кажется, не только плотную повязку у него на голове, но даже его собственную кожу. Поселение, в котором они вынуждены были разбить лагерь, было, по мнению Дарнторна, редкостной дырой. Десятка полтора дворов с запуганными, словно мыши, обитателями и неровной покосившейся оградой.

– Встать я и сейчас могу, – упрямо возразил южанин, приподнявшись на локтях и собираясь спустить ноги с лежака. – Вот, посмотрите сами.

Рыцарь перестал посмеиваться и скомандовал:

– Лежать! Я не затем пришел тебя проведать, чтобы объяснять, как следует себя вести, когда из тебя вытащили двадцать гран железа. Будь добр, перестань сходить с ума и успокойся. Что бы ты сейчас ни говорил, ты остаешься здесь.

Пастух откинулся обратно на скамью, застеленную его собственным плащом и заменявшую ему постель. Лицо у него от чрезмерного усилия сделалось белым, как покрашенная известью стена за его изголовьем.

– …А что будет с Линаром? – спросил он, немного отдышавшись. «Это он, наверное, про того сопляка, с которым возился в лагере», – подумал Льюберт.

Рыцарь с деланой небрежностью пожал плечами.

– Он будет меня сопровождать. Должен же кто-то выполнять твои обязанности, пока ты не встанешь на ноги и снова не присоединишься к нам.

Крикс несколько секунд молча смотрел на сюзерена, а потом негромко и как-то убито произнес:

– Спасибо.

– Не за что. А теперь отдыхай, – велел «дан-Энриксу» лорд Ирем, собираясь уходить. Но Крикс опередил его, мрачно сказав:

– Не стоило мне делать все по-своему и выкупать Линара. Получается, я только навязал лишнее дело вам на шею, а у вас и без того забот хватает. Если бы я это понял раньше, я бы…

– Ради Всеблагих, – поморщился сэр Ирем. – Прибереги-ка эту речь до того дня, когда я буду умирать. Тогда, по крайней мере, если ты решишь пообещать, что станешь исполнять мои приказы, будет хоть какой-то шанс не стать клятвопреступником. А Лара я беру с собой не для того, чтобы доставить тебе удовольствие, а потому, что он действительно способен быть полезным. Он, конечно, трусоват, но не настолько, как я поначалу думал. Ведь полез же он за тобой в эту кашу… Правда, за такое надо не хвалить, а хорошенько выдрать, чтобы думал в следующий раз. Но, в общем-то, не так уж глупо было с твоей стороны его освободить. И кстати. Он уже второй день порывается пробраться к тебе в лазарет, так что перед отъездом я позволю ему зайти попрощаться. Постарайся подбодрить его, а главное – не вздумай ляпнуть, что раскаиваешься в своем поступке на торгу.

– А вы… еще зайдете? – как бы между делом спросил коадъютора Пастух. Наверное, он думал, что это звучит небрежно.

– Вряд ли. Я и так-то еле нашел время, чтобы выбраться сюда. Пока мы еще здесь, нужно найти какого-то коня взамен моего Роспина, – рыцарь вздохнул и с чувством выругался – Хеггова война!.. Я еще понимаю, когда гибнут люди – они сами заварили эту кашу. Но лошади-то при чем? Сказать по правде, именно про этого коня я почему-то никогда не думал, что с ним может что-нибудь случиться. А потом мне самому пришлось его добить. Ничего не имею против карсов, но до Роспина им далеко.

– Возьмите Фэйро, – предложил южанин. Льюберт сомневался, что кто-то, кроме него, заметил мимолетную запинку энонийца, но помимо воли посочувствовал «дан-Энриксу». Конечно же, к любимому коню относятся совсем не так, как к дорогой красивой вещи, но южанин был привязан к вороному жеребцу куда сильнее, чем кто-либо из известных Льюберту людей. Дарнторн подозревал, что даже та привязанность, которую он сам испытывал к оставшемуся в доме лорда Бейнора Граниту, не шла ни в какое сравнение с любовью Рикса к Фэйро. После продолжительных прогулок по окрестностям Эрхейма Льюберт всякий раз собственноручно чистил постаревшего Гранита и вычесывал из его жесткой гривы мелкие хвоинки и репьи, но Рикс пошел гораздо дальше. Как-то раз Льюс подловил южанина на том, что тот сидел на полу в деннике тарнийца, сунув в рот какую-то соломинку, и пресерьезно разговаривал с конем, косившим на него блестящим темным глазом. Льюберт тогда, разумеется, не преминул поднять старого недруга на смех и чуть не нарвался на драку, но в глубине души впервые ощутил к Пастуху нечто вроде уважения.

Но, если «дан-Энрикс» в самом деле на какую-то секунду захотел забрать свои слова обратно, то такие колебания испытывал не он один. По глазам каларийца было видно, что щедрое предложение южанина поставило его в тупик. С одной стороны, ни один нормальный человек не стал бы искушать судьбу, пытаясь сесть на Фэйро, признававшего только «дан-Энрикса» – возможно, потому, что энониец обходился с ним не как с конем, а как с особой королевской крови. С другой стороны, нельзя было представить себе каларийца, который признался бы, что не способен сесть на ту или иную лошадь. Особенно если этим каларийцем был сэр Ирем.

– Думаю, ты прав, – сказал он Пастуху, помедлив. – Фэйро, несомненно, лучший конь, которого можно найти в этой дыре… Значит, так мы и сделаем. Получишь своего коня обратно сразу же, когда нагонишь нас. Удачи, Рикс.

Когда сэр Ирем вышел, Льюберту послышался тяжелый вздох. Жалел ли энониец о своем поспешном предложении или расстраивался, что придется оставаться здесь, пока отряд мессера Ирема заканчивает триумфальный марш-бросок к Сокате – сказать было сложно. Льюберт покосился на него, пытаясь угадать, о чем тот думает. В другое время близкое соседство с Пастухом нисколько не обрадовало бы Дарнторна, но сейчас «дан-Энрикс» был единственным знакомым ему человеком среди разношерстных, обезличенных страданиями раненых, и это заставляло относиться к нему как-то по-другому.

В лазарет «дан-Энрикса» привел какой-то пехотинец. Оруженосец лорда Ирема все время порывался идти сам, но его спутник – коренастый парень с грудью и плечами кузнеца – не обращал на это ни малейшего внимания и продолжал крепко держать южанина за локоть, явно собираясь подхватить его, если тот вдруг осядет на пол. Возможно, латник был не так уж и не прав, потому что из-под погнутого наплечника энонийца торчало обломанное древко стрелы, а выглядел Пастух ничуть не лучше, чем в тот день, когда он на глазах у Льюберта хлопнулся в обморок на заднем дворе Академии.

Увидев Пастуха, Дарнторн даже слегка пришел в себя, хотя ему тоже пришлось несладко. С него всего несколько минут назад сумели снять помятый от удара шлем, и голова у Льюберта гудела, как Лаконский колокол. Ему все время чудилось, что лавка, на которую его уложили, медленно покачивается под ним, как лодка, спущенная на воду. Стоило Дарнторну чуть-чуть пошевелиться или даже просто повести глазами из стороны в сторону, как к горлу сразу же подкатывала тошнота. Сознание, что его старый враг тоже не наслаждается одержанной победой, несколько примирило Льюберта с действительностью. Еще утешительнее была мысль, что из него, по крайней мере, не придется выковыривать такийскую стрелу, как из «дан-Энрикса».