Тея Вельмо - Пятое разделение

Ректор университета быстро объявил все происходящее демонстрационной площадкой нового мирового порядка и теперь слушатели выполняли лабораторные работы по макроэкономике и социологии внимательно наблюдая жизнь муравьев, маркируя их разными цветами из флакончиков с красками и строя математические модели сценариев изменений в трендах происходящего на их глазах крушения цивилизаций. В начале этого мая пал Нотр-Дам, летом по какой-то нелепой случайности случился пожар в лесах Сибири, что привело к таянью ледников в Южном полушарии и необходимости реконструировать добрую часть карты.

Впрочем, карта мира была скорее развлечением, основная работа происходила все-таки в стенах самого университета, который назывался кафедральным, потому что его основой и были кафедры самых разных направлений, на которых сотрудничали лучшие представители разных наук со всех университетов мира, выполняя факультативные исследования тем, на которые не находилось грантов в рамках привычного финансирования наук, а любопытство настоящих ученых было невозможно ограничить ни грантами, ни привычными догмами, а потому большим спросом пользовались коллоквиумы, на которых обсуждались варианты будущего.

Новые лекарства, новые технологии, новые механизмы, новые коммуникации, новое поведение – всякая гипотеза была востребована, обсуждалась с точки зрения всех наук, отметалась или принималась и университетское издательство уже готовило первый том издания «Ассортиментная матрица будущего», единственная задержка состояла в иллюстрациях, поскольку университетский художник влюбился, что, как известно, гораздо хуже всех бед и казней египетских. Он забросил свои проекты, закрыл на этот год арт-резиденцию, заперся в мастерской и каждый день рисовал по одному портрету ангела, сопровождая его коротким лирическим парустишьем.

Ангел, который явился форс-мажором для издательского проекта, к сожалению, существовал на самом деле и более того, жил непосредственно здесь же, в Заиндене. Года два назад Ангел с огромным чемоданом, с зонтиком и в прозрачных туфельках – то есть со всеми атрибутами волшебных существ девичьего воплощения – выгрузилась из кабины разбитой дорогами фуры, вошла в бар постоялого двора и с порога заявила, что намерена поселиться здесь навсегда и, желательно, в каком-нибудь особенном месте.

Борода посмотрел на нее с усмешкой, налил чашку очень горячего латте и погремев в ящике под кассой выудил оттуда старый ключ с брелоком в виде белых крыльев.

– Единственное место, которое может тебе подойти, – сказал Борода. – Прямо, направо, мимо Горы и по тропинке до Старого Тополя. Лестницу сама найдешь, это легко.

И занялся своими делами.

Старый тополь стоял на самом краю Заинденя. Вернее, он начинался за краем, а потом, видимо, то падая, то поднимаясь, отрастал новыми корнями и понемногу вполз на территорию деревушки, выпрямился над сплетениями своих стволов и корней и метрах в двух над землей вдруг раскрылся круглой площадкой как раз по размеру маленького домика в одну комнату и кухоньку. Домик был построен, но тополь продолжал расти и немного подумав, домик начал расти вместе с ним. Теперь в междустволье тополя стояла трехэтажная башенка, которая каким-то чудом не падала, кренясь сразу во все стороны, а находила опору в неровностях коры и сучьях дерева. Последние лет пять в башенке жило только приведение, и это, несомненно, было самое особенное место. Окна в ней были без стекол, половицы скрипели, крыша кое-где текла, а сама лестница в башню не досчитывала нескольких ступеней. В самой башне, впрочем, тоже.

С тех пор многое изменилось. Башенка сверкала цветными витражами стекол, стены были отшлифованы до зеркального блеска, крыша покрыта черепицей, а на самом верхнем этаже башенки был пристроен балкончик с витыми перильцами, рисунком повторяющие ворота яблоневого сада. В домике Ангела всегда горел огонь: если было слишком жарко для камина, то горели свечи, но чаще – и камин и свечи вместе, подушки, пледы, накидки, половики все было пушистым и воздушным, в самых нежных цветах, на кухне стоял аромат кофе и выпечки, а в прихожей гостей встречала белая пушистая собака, напоминающая июльское облако. Звучала музыка, звенели ветровые колокольчики, зеркала отражали всякое движение и сонно шелестела листва тополя. Борода как-то сказал, что это место покоя, которое должно быть обязательно в каждом мире.

Ангел чаще всего сидела на балкончике третьего этажа, то уткнувшись в свой планшет, то читая книгу, то заворачивая подарки, которая она отправляла во все концы вселенной, то распаковывая подарки, которые приходили ей в ответ.

Безмятежность была обманчива: в Заиндене все знали, что Ангел полюбила демона. Он прилетал к ней на балкон и часами рассказывал ей про то, где он был и про то, что он совершал, и про свои желания, и про свои будущие подвиги, а Ангел слушала, поила его кофе, кормила плюшками, обнимала его за кудлатую голову, прочесывала его черные крылья, жила им и все, что было помимо было лишь ожиданием встречи.

А художник любил Ангела.

И, конечно, ректор университета имел полное право объяснять срыв сроков выхода издания демоническими кознями, так оно по сути и было.

Кроме художника и ректора при университете жили писатель Митрий, бывший полководец Рагнар и женщина-математик Татьяна Борисовна, которая собственно и построила карту мира в миниатюре по воспоминаниям о своих путешествиях именно для того, чтобы было удобнее оттачивать математические модели. Татьяна Борисовна была из длинного, теряющегося в веках и народах, рода ученых. Ее предки занимались наукой со времен алхимии и в ее доме хранились письма и рукописи, передаваемые из поколения в поколение вперемешку с любовными письмами, которых было не меньше, чем открытий, поскольку женились, венчались и разводились в роду безостановочно и многократно в каждом отдельном своем представителе, детей рожали так же энтропично, что, согласно закону замкнутого пространства приводило лишь к увеличению браков, детей, любовей, писем, открытий и архивов. Библиотекарь университета шутил, что если хорошенечко поискать, то, наверное, можно найти и письма Аристотеля, на что Татьяна Борисовна хмурилась и советовала библиотекарю хорошенечко подумать, прежде чем вообще что-нибудь искать в ее доме.

Дружила Татьяна Борисовна с Фрау Фауст, пожилой барышней неопределенных лет, которая все время жаловалась на скуку и была замужем за каким-то несуразным мужичонкой, которого она похоже забыла вытащить из чемодана при переезде в Заиндень, он так и прижился в отдельном флигелечке ее дома, начесывал по субботам усы и шел в гости к огородницам, солившим огурцы и капусту. Иногда он встречался там с Клавдией, с которой у них доходило чуть не до драк, поскольку каждый хотел выглядеть более несчастным, а пальму первенства никто отдавать не хотел. Но чаще, к его удовольствию, вечера проходили без Клавдии, а с дальнего двора, который совсем уже смотрел окнами в Тот Бор, приходил на субботний чай сосед Василий – тот самый бывший то ли мэр, то ли губернатор, то ли депутат государственной думы – который отказывался даже от дежурства в Домине, а уж тем более отверг предложение занять ее навсегда и управлять, поскольку у него опыт. «У меня капуста!» – сказал он и даже, говорят, бросил трубку телефона на рычаг, это было так давно, что у телефонов еще были рычаги, провода и колесико для набора номера. Капусту он поставлял огородницам, сотрудничество их процветало и порой даже дамы наряжались в блузы с камеями, отскребали черные ногти и пятки и пели под караоке романсы, стреляя глазами то в Василия, то в Фаустова мужа. Василий от этого быстро уходил огородами, Фаустов муж пышнел усами и ел все больше пирогов, свечи воняли дешевым парафином и оплывали, в окно струился запах компоста, романтика была растворена в воздухе.