Джонатан Френч - Реальные ублюдки

– Они меня не заметят. И ты не заметишь.

Блажка шагнула навстречу, приблизившись к его змеиному лицу.

– Нет. Ты не станешь нашей тенью. Это тебе приказывает вождь. Не станешь. Ты нужен здесь.

– Тебе становится хуже.

Блажка не сводила глаз с покрытого шрамами, лысого полукровки с восковой кожей и мертвыми глазами.

– Да. И даже ты ничего не можешь с этим поделать.

Она выехала за ворота Отрадной в полном снаряжении, одна под противоречивыми взглядами копыта. Кавалеро Рамон повернул коня, когда она к нему приблизилась, и поскакал рядом мимо ожидающей кавалерии. Он был мужчиной с массивной, плохо выбритой челюстью. Его отряд выстроился вокруг них и задал быстрый темп. Хотя они именовали себя кавалеро, по их лошадям и оружию было очевидно, что все здесь, кроме Рамона, произошли из низов. Ни вымпела, ни знамени при них не было. Каждый был вооружен коротким копьем, однако меч на поясе виднелся лишь у немногих. Топоры и палицы – подешевле в изготовлении и попроще в обслуживании – заметно превосходили числом хорошие клинки. Ни один шлем, ни один доспех не был начищен до блеска. Блажка не придавала особого значения так называемому качеству крови, какое придавали хиляки, но большинство этих людей были в малом шаге от того, чтобы переодеться в бриганты, и если судьба бросит им вызов, скорее всего, они уйдут в дезертиры.

– Бермудо, наверное, изо всех сил борется с бездельем в войсках, – заметила Блажка, не желая оставлять этот фарс незамеченным. – Такой избыток людей, чтобы сопроводить всего одну полукровку. Пусть даже мастера копыта.

Рамон не ответил.

У Отрадного брода степень фарса возросла. Даже удвоилась. За рекой поджидало ровно столько же кавалеро. Еще сотня всадников, экипированных так же, как остальные. Рамон изобразил ухмылку короля всех злорадствующих говноедов. У Блажки заскрежетали зубы. Она ошибалась. Если бы Ублюдки решили дать отпор, у них не было бы шанса на победу. Охотничий рог, висевший у Рамона и по меньшей мере у дюжины других воинов, призвал бы резервы. А приведи они сразу всех к воротам, это подавило бы любую мысль о неповиновении.

– Сволочи, – прошипела Блажка.

Жирный ухмыляющийся разведчик отделился от резерва и пересек брод.

– Блас, – буркнул Рамон мерзкому всаднику, – ты отвечаешь за полукровку и ее… безопасность.

– Есть, кавалеро. – Блас сунул большой и указательный пальцы в рот, издав впечатляюще громкий свист, и его товарищи поскакали к нему.

Блажка направила Щелка им навстречу. Тридцать человек вскинули арбалеты к плечам. У их оружий были стойки с шестернями, с помощью которых хиляки их перезаряжали, что только замедляло процесс. Но с такого расстояния стрелять второй раз им бы не пришлось. Даже если половина этих уродов промажет, из Блажки все равно останется торчать больше перьев, чем из гуся. Она скрыла свое смятение и тревогу, просто зевнув. Это было нечто большее, чем презрительное недоверие, с каким хиляки всегда относились к полуоркам. Они боялись ее. Две сотни против нее одной, и все равно они ее боялись.

Щелкочес раздраженно фыркнул, когда всадники принялись его окружать. Этот Блас был идиотом, раз решил окружить варвара. Свин легко мог проскочить через ряд лошадей, покалечив их и убив, – стоило только Блажке рискнуть прорваться. Эта мысль, очевидно, отразилась у нее на лице, потому что Блас, посмотрев на нее, забеспокоился.

– Если твои полукровничьи мозги в какой-то момент скажут тебе ослушаться, – главный разведчик постарался угрожающе улыбнуться, – я буду только рад.

Блажка показала ему собственные зубы.

– Ты уверен? Потому что если я ослушаюсь, ты умрешь первым.

Блас попытался это скрыть, но его уверенность заметно ослабла. Он позвал Рамона.

– Предлагаю заковать потаскуху и закинуть на лошадь, кавалеро!

– Цепей ты на меня не наденешь, – заявила Блажка Рамону, когда тот миновал ряды разведчиков. Его взгляд метнулся к ее руке, которая лежала на рукояти тальвара. Язык мужчины скользнул по плотно сжатым губам, выпятив кожу вокруг рта. Он размышлял.

– Оставь так, Блас, – проговорил он наконец и толкнул лошадь.

Разведчик заерзал в седле.

– А если она взбунтует?

Рамон ответил, не сбавив темп и не обернувшись:

– Пусть твои люди убьют ее свина. Пока она в окружении, они уж точно не промахнутся.

Блас, скривившись, мотнул головой и еще раз свистнул – дал приказ трогаться в путь. Блажка позволила повести себя через брод. Здесь ей мало что оставалось. Даже если бы она вырвалась из окружения разведчиков, оставались еще кавалеро, которые ехали и спереди, и сзади. Число людей, не говоря уже об их поведении, указывало на то, что Бермудо хотел от нее чего-то большего, чем рассказа о мертвых дезертирах.

Перед колонной раскинулась пустошь, обожженная солнцем, бесконечная, прерываемая только кустами и редкими взгорьями да помутненная маревом. На ужин у Блажки была пыль, злобные взгляды и темные подозрения относительно истинных целей Бермудо, растянувшиеся на многие лиги. К концу дня у нее пересохло в горле, возобновилась ненависть к хилякам на лошаках и никакого понимания замыслов капитана.

Небо, вступив в схватку с сумерками, стало пурпурным, так что дым оставался скрыт, пока не достиг Блажкиных ноздрей. Колонна сбавила ритм. Люди Бласа рассредоточились, и ей предстал Рамон: перед ним дымились почерневшие останки того, что прежде было борделем Ресии.

– Теперь, думаю, стоит надеть кандалы, – сказал кавалеро.

Блажка покачала головой.

– Я этого не делала.

– Капитану расскажешь, – ответил Рамон безразлично.

Когда Блас направился к ней с цепями, Блажка подумала, не стоит ли ей сдержать слово и всадить в него стрелу. Что бы за этим последовало? Небольшой шанс сбежать у нее был, но если удача и не поцелует ее в зад, Рамон непременно прикажет своим людям скакать в Отрадную. Даже если она уйдет кочевать и никогда больше не покажется в копыте, братья заплатят за ее мятеж.

Поэтому она даже не шевельнулась, когда кандалы сомкнулись вокруг ее запястий.

Блажка избивала главного конюха до тех пор, пока костяшки ее пальцев не раздробились о его сломанные зубы. Каждый удар смазывала кровавая слюна. Нос мужчины был разбит, как и челюсть. Только когда она поняла, что он теряет чувствительность и становится невосприимчив к боли, она ткнула большим пальцем мужчине в глаз и выковыряла его из глазницы. Последовавший за этим крик агонии пронзил Блажкин слух.

– Ай.

Голос Бласа вырвал ее из темного забытья.

Она сощурилась, почти ничего не видя из-за яркого солнца. В нескольких шагах, в тени конюшни, мужчина все еще стоял на ногах, по-прежнему целый, и отвешивал ленивые тумаки слабоумному мальчишке, приговаривая ему всякие резкости. Грубость конюха была отработанной и привычной, равно как и реакция Муро. Мальчишка ничего не отвечал, только продолжал сидеть на своем стульчике, пытаясь совладать с подковой, но его неуклюжие усилия становились все более тщетными из-за нескончаемого дождя пощечин и оскорблений. Жонглируя молотком, подковой и деревянной моделью копыта, он прижимал голову пониже, скрывая лицо, чтобы легче было выносить нападки конюха.