Элеонора Девильпуа - Дочь леса

– Нет, не поворачивать, товар, – воскликнул он со своим гортанным рифейским акцентом. – Продать в Кембале, потом вернуться в Гиперборею.

Ластианакс понял, что хотел сделать проводник: еще две недели идти по склонам и ущельям, чтобы добраться до Кембалы, защищенной долины в самом сердце гор, где зимовал его народ, и продать там свои товары.

Маг уже какое-то время подозревал, что Сопот намеренно затягивает их путешествие, чтобы попасть туда, куда нужно ему, и совершенно не собирается помогать в поисках Арки. Реакция караванщика подтвердила его подозрения. Юноша вдруг почувствовал себя так, словно ему под нос сунули открытый мешок с перцем. Вокруг него начал таять снег. Сопот с тревогой посмотрел на свои сапоги: вокруг них собиралась лужа талой воды.

– Я заплатил вам за то, чтобы вы проводили меня через горы, а не за то, чтобы я сопровождал вас в Кембалу, – прорычал Ластианакс. – Я отдам вам вторую половину ваших денег, только если вы сейчас же отвезете меня в Гиперборею.

Голову Арки стиснула сильная боль. Виски сдавило так, что девочка не решалась открыть глаза. Перед ее опущенными веками горел красный свет – лучи палящего солнца. В голове эхом отдавалось непрерывное гудение. Толстые меха, в которые она была одета, казались невероятно тяжелыми, но, по крайней мере, сглаживали неровности почвы, на которой лежала девочка. В какой-то момент из всех этих ощущений выделился запах перегноя и золы и защекотал ноздри.

Арка никак не могла вспомнить, что делала минуту назад: мысли путались, ее словно оглушило. Наконец она решила встать, не открывая глаз. От этого движения тело будто распалось на тысячи частиц, а потом снова обрело прежнюю форму. Арка открыла глаза.

На ее меховой куртке расплылось алое пятно. Арка с трудом сняла одну из рукавиц, поднесла руку к носу и поняла, что нижняя часть ее лица покрыта толстой коркой засохшей крови.

Ее ноги лежали на земле, покрытой папоротниками и сильфионами. В подлеске густо рос кустарник. Арка огляделась. Вокруг поднимались обугленные останки деревьев, черные голые пики среди буйной зелени. Головная боль постепенно проходила, и к девочке начали возвращаться воспоминания. Гиперборея. Рифейские горы. Пентесилея. Лавина.

Что она делает в этом месте, хотя должна быть погребена под слоем снега толщиной в три фута? Где она? Неужели лавина ей просто приснилась? Может, она до сих пор спит и видит сон?

Обожженные деревья походили на мрачных призраков, блуждающих среди невысоких кустов. Взгляд Арки остановился на самом толстом обугленном стволе, молчаливом свидетеле пожара, память о котором природа пыталась стереть. У его подножия росли папоротники, но между их листьями проглядывали почерневшие от огня доски. Еще ни разу в жизни Арка не приходила в такое замешательство.

Она находилась в лесу амазонок, рядом с останками своего дерева-хижины.

Девочка прижала пальцы к вискам. Она никак не могла попасть в лес амазонок, потому что он расположен в тысячах лиг от Рифейских гор. Возможно, она сейчас лежит под лавиной и бредит?

Впрочем, все ощущения казались вполне настоящими, начиная с ползающих по ее коже насекомых и заканчивая солнцем, припекающим ее макушку. И потом эти симптомы… Беспамятство, головная боль, кровотечение из носа – все это побочные эффекты сильного выброса магической энергии. Словно за секунду до того, как ее накрыла лавина, девочка сумела телепортироваться из Рифейских гор в лес амазонок. Вообще-то ни один человек на такое не способен.

Арка поняла, что от отца-лемура ей достались кое-какие способности.

Чем дольше длилось его заточение, тем пессимистичнее Петрокл оценивал свои шансы когда-либо выбраться из Экстрактриса живым. С тех пор как месяцем ранее гиперборейских магов взяли в заложники, тюрьма постоянно давала молодому человеку поводы думать о своей возможной скорой смерти.

После захвата магов в амфитеатре амазонки согнали их группами по тридцать человек в общие камеры тюрьмы, предварительно выпроводив оттуда бывших заключенных. Условия содержания в тюрьме были чудовищными. Помимо тесноты (ночью пленники лежали прямо на полу, прижавшись друг к другу) быстро выяснилось, что амазонки не собираются их кормить. Поскольку они не могли наладить снабжение тюрьмы, осажденной гиперборейской полицией, воительницы решили оставить большую часть еды для себя. Раз в три дня каждому заложнику выдавали по куску черствого хлеба – вот и все. В первые дни заключения Петрокл так мучился из-за чувства голода, что боялся сойти с ума. Спустя декаду болезненные спазмы в желудке утихли. Теперь молодой человек жил с ощущением постоянного головокружения, ноги у него дрожали, болела голова. Прежде ему и в голову не могло прийти, что можно так долго продержаться без привычного перекуса в виде булки с соусом.

Преимущество этого вынужденного поста заключалось в том, что нужда в некоторых потребностях отпала: в течение последней декады никто из сокамерников Петрокла ни разу не присел на корточки в углу камеры. Настоящее облегчение, учитывая, что амазонки заставляли пленников убирать свои нечистоты вручную.

Зато, коль скоро маги по-прежнему имели право на несвежую воду, питье и последующий вывод жидкостей оставались насущной проблемой, с которой Петрокл столкнулся лично. Из-за его юного возраста и апатичного поведения амазонки посчитали, что он идеально подходит на роль уборщика четвертого уровня тюрьмы.

Каждый день Петроклу приходилось разбивать лед на канале, соединявшем тюрьму с седьмым городским уровнем, наполнять водой деревянные ведра, а затем, неся по ведру в каждой руке, доставлять их на свой этаж. Потом он ставил ведра на старую скрипучую тележку и двигался с ней мимо разных камер четвертого уровня. Несколько раз останавливался, чтобы забрать ведра с мочой, которую в конце маршрута выливал в тюремную шахту для отходов.

В каждой камере всегда стояло лишь два ведра: из одного – пили, в другое – мочились. Амазонки часто заставляли Петрокла менять эти сосуды местами, они никогда не жалели усилий, чтобы лишний раз унизить магов.

Таким образом, Петрокл ежедневно проводил несколько часов, толкая свою тележку с ведрами, в которых весело плескались жидкости. Стоило колесу наехать на чуть выступающий камешек в полу, содержимое ведер расплескивалось, раз за разом пропитывая тогу молодого человека очередной порцией мочи. Петрокл чувствовал себя бродягой с первого уровня. Когда он возвращался в камеру, даже его товарищи по несчастью, лишенные возможности помыться с тех пор, как стали заложниками, замечали, что от молодого человека неприятно пахнет.