Козырь - Ночные бдения

– Не думай об этом, Марин. Я не забыл свое обещание, и обязательно его исполню, – я перешел на шепот. – За эти пять лет я заработал достаточно денег, чтобы на первых порах жить без тревог, к тому же я собираюсь идти искать работу. И теперь мама сможет отдыхать, а ты обязательно поступишь, куда хочешь. Теперь я буду работать.

– А ты знаешь, – прошептала она мне на ухо, – мама очень без тебя скучала, даже плакала ночами, когда думала, что я сплю. А когда ты уехал, она первое время простить тебе этого не могла, все говорила: «Разве здесь ему работа по душе не нашлась бы!» А на самом деле, она мечтала, что ты в институт поступишь, да тебя с золотой медалью хоть куда бы приняли, а ты… Вот она и расстраивалась. Как ты говорил, я за ней присматривала, за старшую в семье оставалась. Считай, я свои обязанности выполнила и перекладываю их на тебя.

При этих словах она хлопнула меня ладонями по плечам, как я когда-то хлопнул по тоненьким девчоночьим плечам, взваливая на нее заботу о матери.

– А что, правда, на тебя сразу пятеро посмотрели? – с иронией спросил я.

Она смущенно улыбнулась и с вызовом сказала:

– Ты думаешь, я не могу стольких сразу привлечь, я совсем некрасивая, что ли?

Я дернул ее за ухо и улыбнулся.

– Ты красивее всех девчонок, что я видел, не будь я твоим братом, давно бы втюрился.

– Сомневаюсь, – Маринка недоверчиво покачала головой, – да ты бы и внимания на меня не обратил, ты же за Ленкой бегал, я знаю, ты ее сильно любил. Кстати, она еще не замужем, – она помолчала и добавила. – Тебе эта сережка здорово идет, ты с ней такой крутой стал.

Я смущенно потеребил сережку и усмехнулся, мне было как-то не по себе вот так на равных разговаривать с сестрой, общаться, как взрослый с взрослым. Как она изменилась! Да и что удивляться, ведь ей уже без малого семнадцать лет, взрослая девушка, красивая и умная.

В комнату вошла мама и спросила:

– О чем это вы здесь шушукаетесь, а? Ну-ка марш мыть руки и за стол!

Это прозвучало, как когда-то в детстве, по-родному, по-домашнему.

Мы неохотно поднялись и направились, как в детстве, выполнять ее приказ.

Обед был превосходен. Боже! Как я соскучился по этому совершенно особому борщу. Подумать только, пять лет! А кажется, будто я только вчера ел эти вкуснейшие котлеты, самые лучшие – мамины. После обеда мы открыли шампанское и, наполнив бокалы, загадали каждый по желанию. Это еще отец придумал вместо тостов. Я пил за будущее, за огромное великое земное счастье под названием любовь, пил за все хорошее, что есть на земле.

Мама поставила пустой бокал и хозяйским взглядом окинула нас. Наверное, теперь она гордилась своими детьми и радовалась, что мы рядом с нею.

– Ну, теперь признавайтесь, кто за что выпил, – сказала она.

– Я выпил за наше счастливое будущее и за любовь, – ответил я.

– Похвально, – улыбнулась мама и кивнула мне головой.

– А я вам, наверное, покажусь эгоисткой, – сказала Марина, – но я выпила за то, чтобы поступить в экономический институт.

– Зачем тебе этот экономический, – проговорила мама, – столько интересных профессий, а ты экономику выбрала. Отец бы этого не одобрил.

Мы с сестрой переглянулись.

– Он бы, наверное, захотел, чтобы ты стала врачом или учителем, правда, им сейчас ничего не платят, зато интересно, – продолжала она. – А что экономист! Души в тебе нет, только о деньгах и думаешь!

– Зря ты так мама, – неуверенно сказал я, отставляя пустой бокал, – если она хочет, пусть пробует, молодая еще, есть время передумать. Я вот тоже передумал, утолил свое желание и передумал, а если не дать возможность делать по-своему, так всю жизнь промучиться можно.

– Ты прав, конечно, но ведь глупая она еще совсем. И все равно не поступит, по математике-то тройка с минусом, да и денег нет, а без денег нынче никуда не пробиться. В том году мальчик из пятьдесят шестой ездил поступать в университет, а ведь какой умненький, медалист, и не поступил. А эта вертихвостка куда со своими тройками суется! Андрей, ну хоть ты ей объясни!

– А что ей объяснять, пусть поступает, куда хочет, а если деньги понадобятся, так я найду.

Все время, пока длился наш с мамой неприятный разговор, Марина сидела с мрачным лицом и угрюмо ковыряла вилкой салат, но при моих последних словах гордо выпрямилась и с вызовом посмотрела на маму. В глазах ее стояла обида и гордость. Да, эта гордость была наследством, доставшимся нам с Маринкой от отца, до сих пор помню, сколько разных проблем она мне принесла, и неизвестно, сколько еще принесет.

– Зря вы так напрягаетесь. Сколько можно повторять: ничего мне от вас не надо!

Маринка со злостью скинула с колен салфетку, встала из-за стола и с достоинством вышла из кухни.

Мама тяжело вздохнула и начала убирать со стола.

– Вот всегда она так, – недовольно ворчала мама, передавая мне посуду, которую я безмолвно вызвался помыть. – Все воспринимает в штыки, ни слова ей не скажи, сразу задирает нос и ничего не хочет слышать.

– Мам, а может быть, дело не в том, что ты говоришь, а в том, как ты это делаешь. Мне показалось, что сегодня ты разговаривала с нею грубо без достаточных на то причин.

Я помолчал несколько секунд и добавил:

– Ты ведь никогда не любила ее, как меня, правда же?

Мама скорбно вздохнула и начала протирать стол, так и не ответив на вопрос, но мне и не надо было слышать ответа, я прекрасно все понимал. Мне всегда приходилось дарить Маринке ту частичку любви и доброты, которую недодавала ей мама. Никогда она не относилась к ней с нежной трепетной лаской, которой окружала меня; ее мало интересовала дочь, ведь у нее был сын…

Я с блаженством откинулся на свою мягкую подушку, на которой проспал десять долгих лет. Какое блаженство лежать на родной кровати после такого тяжелого и суетного дня. Я и сейчас люблю после трудного дня или ночи забраться в теплую постель и пытаюсь не давать воли хмельным разгулявшимся мыслям. В тот вечер я чувствовал, что наконец-то обрел то умиротворение, которое дарят родные стены, и мне совсем не хотелось спать.

А ведь почти ничего во мне не изменилось с тех самых пор, когда я, глупый мальчишка, просто-напросто бежал из дома искать приключений и счастья вдали от родного города. И в ту ночь, лежа в кровати детства, я снова и снова мысленно возвращался к образам того далекого, прошедшего времени, когда все было просто и легко, когда казалось, что жизнь не кончится никогда, когда не терпелось познать и открыть все и когда так хотелось быть кем-то, только не собой.

Я перевернулся на другой бок и засунул голову под подушку, пытаясь избавиться от навязчивых непрошенных мыслей о давно ушедшем детстве и юности. Хотел бы я вернуть все и начать сначала? Нет; что толку в моем вечном стремлении обрести нечто несуществующее и призрачно далекое, ведь мир – замкнутое кольцо, из которого нет выхода, да и выходить из него некуда. Я был благодарен судьбе за это испытание севером, только в разлуке познается вся прелесть близости, и я понял, что дом навсегда останется домом, каким бы плохим он не был. Эти стены не отталкивали меня, а наоборот, окутывали мягкими волнами буйного детства, принимали таким, какой я есть. Сейчас, глядя с высоты пережитых событий, каждая мелочь кажется мне громадой, и каждая мелочь необыкновенно дорога, поэтому, я надеюсь, вы простите излишние подробности, ведь это все, что у меня осталось. В ту ночь, лежа в своей мягкой постели, я жил предвкушением будущего, жил мечтами, которым, увы, никогда не суждено было сбыться, я хотел строить свою жизнь на крепких основах родного дома, дорогих стен, близких людей, которые были мне необходимы, как вода в жаркий полдень.