Юлия Пушкарева - Тени и зеркала

– Ты никогда не… – начал Альен и осёкся. Его охватил беспричинный страх – а ещё предчувствие беды. Что-то не так.

Фиенни отошёл к узкому окну, за которым застыл промозглый пасмурный день: конец осени в Долине сполна давал о себе знать. Он шире приоткрыл ставни, и порыв ветра ворвался в помещение, разметав бумаги на столе. Потом жадно вдохнул. Альен терпеливо ждал, пока он заговорит.

– Я хотел взять другой сон, – тихо сказал наконец Фиенни. – Такого давно не случалось – чтобы я не мог контролировать… Прости меня.

– За что? – растерялся Альен. – Ничего ужасного я не видел. Разве что…

– Разве что?

– Дракон… Был намного ярче, чем всё остальное. Намного… живее. Зеркала обычно показывают так реальные впечатления. Не сны.

Он напрягся, ожидая ответа. Фиенни горько усмехнулся. Его профиль казался особенно печальным, даже беспомощным на фоне сплетавшихся голых ветвей за окном.

– Живее… Да. Стоит ли лгать, раз я уже себя выдал.

– Но… Как это может быть? Я хочу сказать… – Альен окончательно смешался и тоже встал. – Драконов давно нет в Обетованном, ведь так? Вот уже несколько веков, как последние из них покинули материк… Когда укрепились людские королевства. Много поколений не видело их, только кости находили. Я не прав?

– Прав, конечно, – Фиенни взглянул на него, и Альену стало страшно от неизбывной тоски у него в глазах. – Мои сородичи да редкие Одарённые люди вроде тебя – последние следы магии на этой земле… Но мир не ограничен Обетованным. Всё это известно тебе… Мои предки называли так этот материк – как раз потому, что стремились сюда, потому что пришли из-за моря… Как и твои. Где-то там наша прародина.

– Значит, туда улетели и последние драконы? – от одной мысли об этом у Альена кружилась голова. – Но как тогда ты мог видеть их? Или хотя бы этого, красного?.. Ведь все знают, что никто не нашёл земли дальше островов Минши. Лучшие мореходы гибли… Почему ты никогда не рассказывал мне?

Альен шагнул в сторону от стола – ему нужно было быть ближе к Фиенни, даже говорить о таком в полный голос казалось кощунством или безумием… И услышал громкий стук. Машинально отпрыгнул от растекавшейся лужи – он опрокинул жестяную чашу с краской для стекла, которую кто-то из Отражений или учеников по рассеянности оставил в лаборатории.

Краска оказалась алой. Альен улыбнулся своей неловкости, но улыбка вышла какой-то нервной. Он поднял руку, чтобы очистить пол с помощью Дара, однако Фиенни прервал его:

– Возьми лучше тряпку. Краска, скорее всего, уже зачарована, – красный шлейф подползал к его ногам, и он задумчиво смотрел на него. – Будь здесь Ниамор, она сказала бы, что это дурное предзнаменование.

– Ну, Ниамор слишком суеверна, – отозвался Альен, радуясь, что обстановка несколько разрядилась. Он вытер краску, ожидая возможности возобновить расспросы, но потом не добился от Фиенни ни слова о драконе. И на следующий день – тоже.

А ещё через день Фиенни не стало. Вот тогда-то любые вопросы и потеряли смысл.

Лес был болен.

Целый его кусок выделялся на живом зелёном теле, как уродливая заплата. Деревья стояли мёртвые, скрючившиеся и посеревшие, и земля больше не питала их корни. Но они не просто высохли: с высоты Тааль могла видеть чёткую границу, за которой всё было в порядке, как раньше. Это просто ненормально.

Тааль нахмурилась. Самое тревожное – что это не первый подобный участок, встреченный ею.

Она поймала крылом встречный поток воздуха и начала снижаться плавными кругами. Ветер ерошил перья и приятно охлаждал разгорячённое лицо. Взмах, другой, третий – и она позволила себе парить, наслаждаясь лёгкостью, которой невозможно испытать где-то ещё, кроме неба.

Утро стояло ясное, рассвело совсем недавно, и редкие полупрозрачные облака не скрывали причудливых переливов лилового и голубого. Дышалось удивительно свободно. Тааль любила такую погоду – что ещё нужно, чтобы вдосталь полетать?

Прямо под ней лежал участок леса, где суровые разлапистые сосны поделили власть с пихтами, почти полностью оттеснив к югу ясень и нежную липу. Заросли были такими густыми, что с высоты Тааль различала только сплошное тёмно-зелёное море да редкие вкрапления белесого тумана, который к исходу ночи скопился в ложбинах между холмами и сейчас медленно таял.

Земля стремительно неслась ей навстречу. Достигнув нужной точки, Тааль наклонилась вперёд: пора было спускаться, а о таких моментах ей каждый раз приходилось себе напоминать, отказываясь от счастья быть в воздухе. Что и неудивительно: здесь её место, место всех из народа майтэ. Тааль часто рассказывали о её дедушке, который обладал невероятным размахом крыльев (даже по меркам её соплеменников, довольно крупных) и однажды был так захвачен полётом, что просто не вернулся из него. Наверное, не смог побороть соблазн – или не захотел перебарывать.

На больном участке деревья не только обнажились, но и так изменили форму, что Тааль не узнала их пород. Трава была точно выжжена каким-то немыслимым пожаром – мгновенным и охватившим маленькую площадь; однако стволы не казались обугленными, нигде не виднелся пепел, а почва приобрела желтовато-серый цвет и покрылась трещинами. Тааль кружила над этим местом, недоумевая: она впервые решилась спуститься настолько низко к участку, охваченному такой вот пугающей болезнью, и теперь не могла понять, в чём её причины. Боль, волнами исходящая от земли, тяжелила ей крылья, лишала сил – случилось нечто дурное и тёмное, но что именно?.. Неведомая зараза не распространялась сплошным потоком, а очагами прорывалась то тут, то там; никакая древесная болезнь на памяти Тааль не вела себя подобным образом.

Надо обратиться к Ведающему – прав был отец, когда советовал ей это. Она сегодня же полетит к нему.

Пока Тааль задавалась вопросом, могли ли так повредить лесу какие-нибудь новые в их местах паразиты-древоточцы, на границе здорового и заражённого участков обозначилось шевеление. Тааль пригляделась и различила чёрное пятнышко, переползавшее из одной косой древесной тени в другую. Не может быть…

В ужасе развив самую большую скорость, на какую только была способна, Тааль снизилась и сложила крылья. Иссушённая земля обожгла ей ноги, и она разжала когти, стремясь сохранить равновесие.

«Пятнышко» оказалось другой майтэ, небольшой и совсем юной. Её округлое тело покрывало блестящее оперение – густое и такое непроницаемо-чёрное, что Тааль вспомнила о матовой, без оттенков, черноте бессловесных воронов. У основания шеи перья заканчивались, открывая белую кожу; на лице под ворохом чёрных же локонов сурово сверкали огромные зелёные глаза. Майтэ была красива чужеземной, дикой красотой, но сердце Тааль сжалось не от восхищения, а от боли: незнакомка неуклюже переваливалась, беспомощно волоча по земле крыло, насквозь пронзённое стрелой. Покосившись на Тааль, она невозмутимо продолжила путь – не издала ни звука. Тааль на её месте, должно быть, уже спела бы песнь боли, встревожив всю округу.