Юлия Пушкарева - Тени и зеркала

– Королевского рыцаря? Уж больно знатный куш, – заплетающимся от вина языком протянул другой – румяный и толстощёкий. Мужчина в широких штанах недовольно покосился на него.

– В Дорелии все рыцари служат его величеству, это тебе не Ти’арг, где каждый лорд считает себя центром мира.

– Ну что вы снова начали… – поморщился третий, с такой смуглой кожей и чёрными глазами, что это наводило на мысли о кезоррианской крови. – Служи этот рыцарь хоть самому лорду Заэру – что нам за дело? Главное, что играть не умеет, – и он подмигнул Ривэну, будто старому другу. Тот внутренне сжался от гордости: подумать только, молодые, образованные богачи говорят с ним, как с равным!.. А когда он носился в окрестностях приюта, такие и взглядом его не удостаивали…

– Может, сыграем и с вами? – предложил Ривэн, повинуясь внезапному вдохновению и радуясь, что полумрак не даёт разглядеть его замызганную и не слишком чистую одежду. Человек в нелепых штанах слегка поклонился.

– Почтём за честь, – он сделал знак мальчику-слуге, застывшему в углу. – Убери со стола, будь любезен.

– И принеси ещё вина, – крякнув, потребовал толстяк. – До отвратности скучный вечер!.. Меня зовут Вилтор, дружище, Вилтор аи Мейго, и будь я проклят, если мой отец не лучший пекарь в Дорелии!

– Да-да, а твой дед был ещё лучше твоего отца, мы всё это слышали, – фыркнул смуглолицый, отводя шатающегося товарища к креслам вокруг круглого столика. Ривэну подвинули одно из них, и он откинулся на спинку, ощутив себя почти наследным принцем. Кубки и объедки со стола убрали так быстро, что Ривэн едва заметил; высокая девушка, пахнувшая лавандой, принесла поднос с вином и лимонными пирожными и только ласково засмеялась, когда Вилтору не хватило ловкости, чтобы обнять её; игральные кости, доска для ведения счёта, молоточки и шарики для «лисьей норы», разноцветные карточки с рунами Альсунга появились точно сами по себе. Всё это было маленьким, тонко сделанным и совсем новым – в руки взять страшно. Кто-то сбегал наверх, к невидимым музыкантам, и музыка полилась громче, хоть и стала более вкрадчивой, какой-то щемящей; Ривэн, привыкший к ухарским трактирным песням, вдруг понял, что у него позорно защипало глаза.

Время текло медленно и вязко, как мёд с ложки; говорили все сразу, обо всём и ни о чём, и Ривэн, увлёкшийся беседой и вином с пряностями, не сразу сообразил, что одна из девушек – прислужниц Ви-Шайха – устроилась у него на коленях и расчёсывает ему волосы костяным гребнем. У него немного помутилось в голове, а спина покрылась мурашками, но тут…

Золото – его золото – зазвенело, падая, и это не было случайностью: кто-то столкнул его на пол грубой ручищей. Несколько секунд Ривэн ошалело таращился на засверкавшее при свечах лезвие меча и на герб Дорелии в половину длинного плаща – золотого льва на изумрудно-зелёном поле. Точно такой же был отчеканен и на монетах, которые рассыпались по полу или тихо, будто осенние листья, легли на ковёр.

Девушка с визгом убежала; слуги тоже скрылись; вообще поднялся жуткий переполох. Точно сквозь туман, Ривэн видел, как юноша с внешностью кезоррианца кланяется высокому вооружённому человеку, ощущал, как что-то холодное и острое неприятно касается горла… Его стащили с кресла и хорошенько встряхнули, а потом выволокли на воздух, в свежую летнюю ночь.

– Я ничего не делал… Это не я, – бормотал Ривэн, в тот момент свято веря, что доводов весомее не придумать.

– Ворюга, – один из стражников сплюнул сквозь щель между зубами, и плевок чуть не попал Ривэну на лицо. У него скрутило внутренности от злости, но рвался он тщетно; ночная улица кружилась вперемешку с небом – спокойным и тихим, глумливо усыпанным звёздами. – Милорд, прикажете его на допрос?

– Позже, – ответил холодный спокойный голос. – Пускай проспится.

«Лорд Заэру», – в ужасе понял Ривэн за миг до того, как окончательно выпасть из реальности. Грозный лорд – один из королевского Совета, главный блюститель порядка в Энторе. Вот уж повезло так повезло.

День выдался пасмурным, и серое небо с самого утра грозилось дождём. Лето в этих краях всегда короткое, хоть и жаркое, – промелькнёт удушьем слепящего солнца и сорвётся в осень, только его и видели. Этот год не стал исключением: деревья стояли зелёные, трава была свежей и бархатистой, снег белел лишь на пиках Старых гор. Но в воздухе уже чувствовалось напряжение, злобно предвещавшее заморозки, а где-то в глубине листьев зрела желтизна.

Волчья Пустошь лежала у горных подножий, венчая Ти’арг с севера – бесполезный, мёртвый придаток. Это было предгорье с неплодородной землёй и бедной растительностью – уже не равнина и ещё не скалистая местность, где зимой мели немилосердные вьюги, а весной ручьи с гор становились ненормально пенистыми и грязными. Когда-то давно здесь был огромный лес, славившийся кровожадными серыми тенями, которые и подарили Пустоши имя. Люди боялись наведываться сюда, потому что пропадали – даже деревенские здоровяки, даже уходившие группами по десятку человек. И, хотя поселения со временем неизбежно подступали с двух сторон – с гор и с юга, – а лес потихоньку вырубался, за Пустошью закрепилась недобрая слава.

Теперь вокруг было больше камней, чем леса, а Старые горы, казалось, придвинулись поближе, следя за тем, что творится внизу. Несколько деревенек и пара обветшалых замков мелких лордов – вот и всё, что составляло хоть какое-то оживление. Перевалы через горы в основном располагались вдали от Пустоши, как и крупные торговые пути – так она и прозябала, не будучи лакомым кусочком даже для алчного северного соседа, Альсунга.

Альен перебрался в Волчью Пустошь три года назад – после того, как его основательно пошвыряло по свету. Он и сам не мог бы объяснить, почему выбрал именно её: единственной разумной причиной, приходившей в голову, было как раз сверхъестественное безлюдье, да ещё тишина. Разведав предварительно обстановку, он купил дом на отшибе – надо признать, не совсем обычный дом. Он вообще имел слабость ко всему причудливому.

Впервые увидев своё новое жилище, Альен сразу понял: вот то, что надо. Он чувствовал себя даже не путником, который нашёл приют – скорее зверем, обретшим логово. Всё, чего он хотел все эти годы, – быть одному, скрыться от людей, спрятаться как можно дальше. И – забыть, забыть, забыть… Рекой Забвения зовут главную водную жилу Ти’арга – соответствуй она своему имени, он бы поселился на её дне.

Родовой замок семьи Альена, древний Кинбралан, стоял в горах, но совершенно не манил его. Точнее, отец, конечно, ждал его – впрочем, скорее чтобы сломить его гордость, чем чтобы показать родительскую любовь или заботу. Братья и сёстры, возможно, тоже ждали – чтобы убедиться, что первенец-колдун окончательно ударился в магию и не претендует на наследство. О слугах смешно было даже думать: большинство из них вряд ли узнали бы Альена теперь – пожалуй, кроме няни, старой Оври; но уже в пору его детства она едва ходила, а он так давно не поддерживал связь с домом, что понятия не имел, жива ли она ещё.