Клайв Льюис - Хроники Нарнии. Вся история Нарнии в 7 повестях

– Зачем же ей знать? – почти пропела колдунья (трудно было представить себе, что её голос может звучать так сладко). – Не говори ни ей, ни папе. Никто в твоём мире ничего не узнает. И девочку с собой не бери.

Тут колдунья и сделала непоправимый промах. Конечно, Дигори знал, что Полли может вернуться сама, но колдунья этого не знала. А сама мысль, чтобы бросить Полли здесь, была такой мерзкой, что все другие слова колдуньи сразу же показались подлыми и фальшивыми. Как ни худо было Дигори, он сказал громко и чётко:

– Тебе-то что? Какое тебе дело до моей мамы? Что тебе нужно?

– Молодец, Диги! – услышал он голос Полли. – Скорей, бежим!

Понимаете, она молчала всё время, ведь это не у неё умирала мать.

– Бежим! – повторил Дигори, помогая ей влезть на спину Стреле, и вскочил туда вслед за нею.

Лошадь расправила крылья.

– Что же, бегите, глупцы! – крикнула колдунья. – Ты ещё припомнишь меня, несчастный, когда будешь умирать! Ты вспомнишь, как отверг плод вечной юности! Другого яблока тебе не даст никто.

Они едва расслышали сверху её слова, а она, не тратя попусту времени, направилась по склону горы куда-то на север.

Встали они очень рано, в саду пробыли недолго, и Полли со Стрелой решили, что будут в Нарнии засветло. На обратном пути Дигори молчал, и они не решались с ним заговорить. Он сильно мучился, порой – корил себя, но, вспомнив слёзы Аслана, понимал, что иначе поступить не мог.

Стрела летела целый день всё на восток, вдоль реки, между высокими горами, над лесистыми холмами, над водопадом, ниже, ниже, туда, где тень скалы покрыла леса Нарнии. Когда закат обагрил небо за ними, все трое увидели внизу много самых разных существ. Различив среди них ярко-золотое пятно, Стрела стала спускаться и, наконец, встав на ноги, сложила крылья. Дети спрыгнули на землю, и Дигори увидел, что звери, сатиры, нимфы, гномы расступились перед ним. Тогда, направившись прямо ко льву, он протянул ему яблоко и сказал:

– Вот оно, Аслан.

– Хорошо, – сказал Аслан, и земля содрогнулась от его голоса, и Дигори понял, что жители Нарнии слышали и будут передавать их слова своим детям век за веком, быть может – всегда, но не зазнался, ибо не думал об этом, стоя перед Асланом. Теперь он мог выдержать львиный взор. О себе он забыл и ни о чём не печалился.

– Хорошо, сын Адама, – повторил лев. – Ради этого плода ты жаждал, и алкал, и плакал. Лишь ты вправе посадить дерево, которое защитит Нарнию. Брось яблоко у реки, где мягкая почва.

Дигори повиновался. Было так тихо, что вы бы услышали, как мягко упало яблоко на землю.

– И бросил ты хорошо, – сказал Аслан. – Теперь пойдём на коронацию короля Франциска Нарнийского и королевы Елены.

Тут дети заметили Фрэнка и Нелли в роскошных одеяниях. Четыре гнома держали шлейф королевской мантии, четыре нимфы – шлейф платья королевы. Он был без котелка, она – без чепчика. Королева распустила волосы (что несказанно её украсило), но не одеяния и не прическа так сильно изменили королевскую чету. Лица их стали иными, особенно у короля. Хитрость, недоверчивость, сварливость лондонского кебмена исчезли, словно их и не было, и всем открылись его отвага и доброта. Наверное, помог сам воздух Нарнии, или беседы со львом, или что ещё.

– Ну и ну! – шепнула Полли Стрела. – Мой хозяин изменился не меньше меня самой. Теперь он и впрямь хозяин!

– Да, – сказала Полли. – Ой, ты мне ухо щекочешь!..

– Посмотрим, – сказал Аслан, – что выросло на этих деревьях. Напутали, теперь – распутайте.

И Дигори увидел клубок или клетку, точнее – большой, как клетка, клубок переплетённых ветвей. Два слона пустили в дело хоботы, три гнома – топорики, быстро всё расчистили, и зрителям явилось золотое деревце, серебряное и ещё какое-то, непонятное, но очень грязное.

– Ух ты! – сказал Дигори. – Да это же не дерево, а дядя!

Чтобы все объяснить, отступим немного назад. Как вы помните, звери пытались посадить дядю в землю и полить. От воды он очнулся, увидел толпу зверей и страшно взвыл; с него текли потоки, а земля, осевшая до щиколоток, хлюпала, превратившись в грязь. Вообще-то это было хорошо, потому что все, даже кабан, поняли, что он живой, и выкопали его. Но бежать он не смог, слон схватил его хоботом – помните, звери считали, что надо подержать его, пока не придёт Аслан. И вот они сплели вокруг него клубок из веток, а потом набросали туда еды.

Осёл нарвал чертополоха, но дядя его есть не пожелал. Белка стала метать ему орехи, но дядя прикрыл голову руками и радости не выказал. Птички услужливо роняли сверху отборных червей, но тщетно. Особенно постарался медведь – не съел пчелиное гнездо, которое нашёл в лесу, и благородно отдал его дяде. Пчёлы ещё не все улетели, и, когда добрый зверь сунул клейкий ком в просвет между ветками, дядя дёрнулся, поскользнулся и сел на землю, вернее – на репьи.

– А всё-таки, – заметил барсук, – мёду он поел.

И впрямь: медведь дотянулся лапой до узника и ткнул улей ему в лицо. Звери искренне привязались к своему странному питомцу и надеялись, что лев разрешит им его держать. Самые умные утверждали, что некоторые звуки, которые он издаёт, что-то значат. Назвали его Бренди, ибо это сочетание слогов дядя повторял часто и довольно чётко.

На ночь его оставили в клетке-клубке: Аслан был занят. У дяди накопилось много орехов, яблок, груш, бананов, но всё же он провёл неприятную ночь.

– Подведите его ко мне, – сказал Аслан.

Один из слонов поднял дядю Эндрю и положил у самых лап льва. Дядя не шевелился от страха.

– Аслан, – попросила Полли, – успокой его, пожалуйста! И… и спугни, чтобы он больше сюда не являлся.

– Ты думаешь, он захочет? – спросил Аслан.

– Возможно, не сам, – сказала Полли, – пошлёт кого-нибудь. Он так обрадовался, что из железки вырос фонарь, и решил…

– Он ошибся, моя дорогая, – успокоил девочку Аслан. – Здесь всё растёт эти несколько дней, пока моя песнь висит в воздухе, но она умолкнет. Я не могу сказать ему об этом и не могу его утешить – он слишком плохой. Ему не услышать меня. Если я заговорю с ним, он услышит только рёв и рычание. О, сыны Адамовы, как умело защищаетесь вы от всего, что вам ко благу! Что ж, я дам ему то единственное, что он способен принять.

Он печально опустил большую голову, подул в испуганное лицо чародея и сказал: