Евгения Райнеш - Спасение Эль

– А ты есть в списке?

– Не знаю, – пожал плечами Тинар. – Раньше грумы всячески избегали попадать в поле зрения императора, списки составляли только на тех, кто вынужден иметь дело с высокими домами. Это необходимо для установки торговых связей. Начальники гильдий находились на уровне бароната, поэтому все Фэнги там были точно. Что сейчас происходит в грумгороде, мне сложно сказать. Наверняка с тех пор, как начальником гильдии стал мой отец, многое изменилось…

Впервые за долгое время Тинар упомянул отца. Кажется, Улия действовала на него, как те сонные травы, которыми поят заботливые мамы чересчур возбудимых грумят, когда те не могут уснуть.

– Мне мало что известно, – пояснил он всё тем же спокойным и даже рассудительным голосом. – Сейчас я толкьо пережидаю там необходимое для восстановления время, стараюсь никому не попадаться на глаза и ни во что не вникать.

Это было правдой. Тинар не хотел видеть никого, кроме Келли (и то – по необходимости), а когда она заговаривала с ним о делах в грумгороде, давал понять, что не хочет об этом слышать. Так же, как и не собирается встречаться ни с близкими, ни просто со знакомыми. Он не знал, как смотреть им в глаза. Ему – сыну Торка Моу, который предал своего старинного друга. Жгучий стыд опалял жаром лицо, как только Тин думал об этом.

Улия внимательно посмотрела на грума:

– Это безумно, но заслуживает уважение. То, ради чего ты оставил Ляльки.

Тинар покачал головой:

– Просто обещание из тех, что нельзя отбросить. Каким бы оно не казалось безумным, опасным, даже никчёмным или глупым. Кроме того, мне уже назначили цену за его образ. Так что нужно просто пойти и сделать. Времени у меня не так уж много.

– Какую цену? – удивилась девушка. – Кто назначил?

– Капь, – непонятно ответил Тинар. – Капь явила образ из тени. Она выставила счёт, который я не могу не оплатить. Чуть позже, но это всё равно нужно будет сделать.

Он помолчал. Затем вдруг произнёс те слова, которые Улия никак не ожидала от него услышать.

– На самом деле я сейчас ничего не боюсь. Потому, что испытал это. Своими глазами наблюдать, как унизили и растоптали близкое тебе существо, но не в силах ничего предпринять. Вот это – самая мучительная вещь на свете.

– Хорошо, – просто сказала Улия, отбирая огромный кусок солонины у Сёмы. Зверёк повис под её рукой, вцепившись зубами в желанный ломоть, но понял, что захотел больше, чем в него влезет, разжал челюсти и полетел вниз.

– Я просто ещё немного должен подумать, так как мой план нуждается в некоторой доработке.

– Доработке?

– Думаю, я не рассмотрел все варианты, – Тинар махнул рукой и схватил кусок солонины, провожаемый жалобным взглядом Сёмы. – А что насчёт тебя? Ты так и не рассказала, почему пошла со мной. И вообще – зачем ты появилась в Таифе?

Улия вздохнула:

– Не только ты можешь давать обещания, которые нельзя не исполнить.

– Ты кому-то поклялась?

– Не так, чтобы прямо поклялась-поклялась… Я пообещала Эль кое-что.

Улия не знала, стоит ли говорить Тинару о некоем мальчике Рафе, и решила пока утаить эту часть своих поисков.

– О фенирах, – сказала она. – Я пообещала, как можно больше узнать о фенирах.

Тинар с недоумением воззрился на девушку:

– О фенирах? В Таифе? Какого… Какой задней части зверя Ниберу ты решила, что здесь известно о них больше, чем в Тумале?

– Врага изучают тщательнее, чем друга, ты не находишь? – Улия вдруг развеселилась. Словно вспомнила что-то забавно прекрасное. – Наверняка здесь я могу найти сведения, которые в Тумале сочли незначительными.

И в самом деле…

– А ведь ты права! И… Нужно поторопиться, если мы не хотим ночевать прямо посреди степи.

С некоторых пор Тинар ненавидел ночевать в степи.

– Просто не копайся. Если нас ничего не задержит, то после полудня мы будем уже у стен Каракорума. И если мне не изменяет память, то попадём аккурат на празднование совершеннолетия наследного принца.

Его высочество наследный принц Раф в утро своего четырнадцатого дня рождения проснулся в слезах. В этом юный дофин не мог признаться даже самому себе, но факт оставался фактом: лицо и подушка были мокрыми, когда первые лучи солнца робко заглянули в опочивальню. Он полежал ещё немного, пряча высыхающие щёки в летучий шёлк одеяла и пытаясь унять неистовый перестук сердца. Раф чувствовал, что Дарс стоит у кровати, и тень старого дворецкого навалилась и вдавливала в ложе.

«Он видел», – думал Раф, – «Он жалеет меня, и это так стыдно».

Принц плакал, потому что ему снилась девушка, тянущая серебряные нити из облака.

Сначала сон был радостным и безмятежным. Раф смеялся и баловался: старался запутать луч света, выстроившийся в тонкую линию, а она деланно сердилась, пытаясь скрыть улыбку за суровым выражением лица.

С Эль в этих снах они всегда встречались не на земле, а в каком-то неизвестном пространстве. Там, обнявшись, летали – широко и свободно, не скованные толпой озабоченных насущными проблемами существ. И Раф знал, что это состояние монолитности и полёта – единственно правильное из всех возможных. Свобода и наполненность. Поток и целостность. С тех пор, как наследный принц Раф три года назад встретил в храме Первозверя Ниберу светлую путницу, он всегда чувствовал острое одиночество. А после сегодняшней ночи к этому выматывающему душу ощущению пустоты без неё прибавилась тёмная, мрачная тайна.

Неземным, потусторонним холодом надвинулась на Эль и Рафа неожиданная туча, нити, не выдержав её напора, лопались с протяжным стоном, разъединяя принца и путницу. Эль тонко вздрогнула, взмахнула руками и полетела вниз, как если бы в твёрдом небе вдруг образовалась дыра, и она в неё скатилась, не удержавшись на скользком краю. Раф рванулся следом, но без Эль в нём не было энергии, а у неё без Рафа не осталось полёта, поэтому она всё падала и падала в неизвестность, на ходу вращаясь и отскакивая всем телом от невидимых стен тоннеля.

– В этом только твоя вина, – сказал кто-то наследному принцу его же голосом. – Ты торопишься, Раф, всё время торопишься. Постоянно забегаешь вперёд и поэтому – отстаёшь. Почему ты так спешишь?

И Раф почувствовал себя куском мяса, наколотым на шампур над разгорающимся костром. Едкий дым окутывал его, а горячий, острый соус стекал по бокам, прожигая кожу. У куска мяса не нашлось рук, чтобы защититься от кипящих подтёков, и ног – поджаться от наступающих языков огня. Тот, кто старательно лил на него подливу с пряными приправами, неумолимо продолжал:

– Ты поспешил родиться почти на век раньше, чем твоя огненная часть, и всё пошло не так, как нужно.

В тот же миг Раф почувствовал себя кем-то очень старым. Тело, в котором оказался скорчившийся от боли кусок мяса, избегало лишних движений, казалось, что кожа расползётся от ветхости. Именно в этот момент принцу стало вдруг так горько и страшно, как не случилось до сих пор, даже когда он висел абсолютно беспомощным куском мяса над разгорающимся огнём.