Баир Жамбалов - Империя мечты

Память, память. Уж от неё-то никуда. Конечно же, помнит он те далёкие года и потому иногда проклинает память за то, что она имеет свойство помнить совсем не то, что надо. Вступал он тогда в зрелость и, казалось, что весь мир сияет и благоволит ему. Наконец-то Дуи стал королём Кранции, самой лучшей земли, и тут на тебе, такое позорное поражение от варвара, и не где-нибудь, а на родной земле, которую он считал и считает самой прекрасной на этом свете. За что такая напасть? Был у него тогда сын-наследник, который, раньше времени отправился в рай, повергнув его в глубокую печаль. Но это было потом, после того позорного события. А тогда, он так и ответил, водружая истину, каковой она и была тогда, говорил тогда король Кранции истинно правду, ибо у него был единственный сын, наследник трона:

– У меня нет дочери. У меня сын. Так что давай побратаемся.

– Что слышат уши мои? Смотрите на этого беспросветного сына небес, которому забыли, вложить разум в его пустую голову. Братья равные. А я тебя только что общипал, хорошенько общипал, фазан ты драный. Благодари моё вечное небо за то, что я согласен с тобой породниться, – от раскатистого смеха этот нангол, само порождение дьявола, чуть было не свалился с седла, хотя знал и слышал он, что они, эти потомки несравненно великого завоевателя, садятся на коня прежде, чем учатся ходить твёрдо по этой земле грешной.

Век не забыть того унижения, но пришлось ему и всем остальным стерпеть и постараться, как можно быстрее исполнить такое его желание, по наглости своей не знающей всяких границ. Конечно же, ни один герцог, ни один барон даже и в мыслях не пожелал бы, породниться вот с таким воплощением ада на земле. И всякий отговаривался, как мог. А ведь могло так обернуться это дело, что он мог и не прося забрать и увезти в свои земли любую дочь этих аристократов доброй земли кранков. Но нет, же…

Он, этот дикарь с Востока, решил тогда выразить такую галантность, воздать такой этикет, что иногда и смех разбирает через столько лет. От такой его галантности, наверное, все черти в аду попадали со смеху. Но тогда было всем совсем не до смеху. У многих поджилки так и затряслись…, и надо же, вызвалась тогда одна благородная девушка совсем не таких уж благородных кровей стать невесткой этого хана, воплощения самого изысканного хамства и наглости, да и только. Отец его, придворный учёный и философ тогда лишь и обомлел от такого порыва своей дочери, который любой бы посчитал безумным, да и только. Но это был выход! Да ещё какой!

Все герцоги, графы, бароны, забыв всякие приличия, кинулись поскорее пасть чуть ли не в ноги этому учёному, прося об одном, о спасении священной земли кранков. Лучше по-другому спасали бы родную землю. А он не желал даже слушать их. Благо, дочь его оказалась у него совсем другая. Уж она-то и вытащила всех из этой весьма неблагоприятной ситуации. И пошли они тогда на хитрость, (не всегда же одни нанголы должны иметь такую привилегию) выдав её за дочь благородного, уж очень благородного герцога по происхождению своему, входящему в самую что ни на есть верхушку аристократии великолепной Кранции. И вспомнить сейчас, как доволен был этот нангол, возомнивший себя вершиной всякой вседозволенности и неуемной наглости, уходя из-под столицы, которую, при большом желании его, не составило бы такого уж труда захватить.

Как сначала вздохнули все от облегчения, а потом какой смех воодрузился на вершине, смех не только над незадачливым нанголом, но и над этим бедным философом, у которого дочь только и способна на безумный поступок. Но вот простой люд, народ Кранции решил немедля обожествить её в умах и сердцах своих. Но это простой народ, до которого ему нет никакого дела по искренности души его. Но, конечно же, на виду он этого никогда не покажет. Вот она – политика!

Такие мысли, соседствующие с памятью, с воспоминаниями тех лет, неизменно присутствовали в его голове аж с самого утра и не отпускали вот до этого вечера, когда он, наконец-то, должен будет принять этого молодого хана, внука того надменного нангола. Но не только. Потомка великого завоевателя, затмившего весь белый свет военным гением и не только.

После того дерзкого набега нанголов сын его, никогда не отличавшийся отменным здоровьем, слёг и больше не встал. Одна напасть последовала за другой. Потеря сына явилась тяжёлым ударом для него. Он лишился единственного наследника, что тяжёлым камнем да улеглось на сердце, измождённое, обременённое думами, заботами о троне королевства Кранции.

Мыслям его о наследованном королевстве, присутствовали постоянно, но суждено было им в некотором времени уступить таким уж очень неприятным эмоциям как беспокойство, тревога. И было отчего. После того, как нангол, довольный добычей, покинул пределы земли кранков, родились у него раз разом, интервалом в два года, две дочери. Они-то доставили ему радость неописуемую. Но вот наследник…, и тогда он решил одну из дочерей в последующем, ещё при жизни, но сделать королевой. На эту роль, которую никак лёгкой не назовёшь, более всего подходила старшая дочь, явившаяся воплощением самой серьёзности, рассудительности, чем не обладала его младшая, очень и очень любимая дочь.

«Неужели пришёл свататься, негодник?! Ох-хо-хо. А что? Яблоко от яблони не далеко падает», – тревожные думы закрались в душу. И мгновенная неприязнь, а то и ненависть, выдвинулась и заняла место рядом с беспокойством и тревогой.

Герцоги, графы, бароны в тронном зале занимали места согласно иерархии. Но присутствовали также и герцогини, и графини, и баронессы. Сегодня, в виде исключения, король разрешил такую вольность прекрасной, но довольно шумливо болтливой половине аристократии, дабы утолить вот такое любопытство уважаемых особ. Что-то больше было в этом такого налёта какого-то балагана, чем серьёзного государственного мероприятия. Ну, да ладно.

Где-то там, в глубине, затерявшись посреди аристократии, примостился этот придворный учёный-философ. А вон там. Скрючился под гнётом своих лет. А уважает его народ, чёрт побери. Как же. Дочь – национальная героиня Кранции! Не больше, не меньше. Тьфу…, пришёл поглазеть на драгоценнейшего внука? Хотя, почему он так думает. Он всего лишь занял своё место согласно этикету двора. И всего лишь. А вот и кардинал. А как же. Уж кто, кто, а он то занимает особенное место в таких церемониалах. Тоже мудрец, как и этот же учёный-философ. Решил немного попридержать инквизицию, дабы не мешала сильно прогресссу. То ли дело в соседней Астании. Ну да ладно. А вот что, интересно, думает наш драгоценнейший учёный-философ?

Лишь ему одному ведомо мысли его. Такого мнения придерживались все, кто знал и помнил ту историю с его дочерью. О чём же думал этот старый Гидро? Как был опечален он тогда, лишь сила воли, да какая-то отрешённость от прежних воспоминаний как-то удержали его от низкого настроения, порывающего в самый низ, в самую пучину безутешного горя. Но ведь, на то было её воля, именно воля дочери, и это поддерживало в нём тогда кое-какие силы.