Дарья Романова - Три нити

На плоту кроме шести шенов было что-то еще, скрытое под тяжелыми одеялами. Когда их стянули, мне сначала почудилось, что на плоту везут гору скомканных хатагов. Но какой в этом толк? Хатаги ведь не стирают, даже в праздник купания! Один из шенов – наверное, старший – встал на самом краю и подбросил вверх пригоршню пыли; ее легкие облачка закрутились в воздухе, но быстро осели на воду. Шен удовлетворенно кивнул и опустился на корточки. Двое других тут же подали ему из кучи что-то белое, размером с кулак. Он бережно принял подношение и опустил в озеро; Бьяцо проглотило его мгновенно, не жуя, а младшие шены уже готовили новое… Десяток раз их лапы успели опустеть и наполниться, прежде чем я понял, что в озере тонут не хатаги, не глиняные цаца, не куски масла или теста. Это были скелеты – совсем маленьких существ, вроде куропаток и лягушек, и зверей побольше – лисиц, фазанов, даже овец. Ни мяса, ни крови, ни потрохов – только ребра, хребты да перевязанные шерстяными нитями челюсти и клювы. Никогда раньше я не слышал о такой странной жертве! И зачем богам глодать кости?

Осенью, когда солнце начало бледнеть, а трава – редеть, как шерсть на макушке старика Цэде, и в Бьяру, и в Перстне было много хлопот. Из дзонга в ясную погоду я мог разглядеть, как слуги в богатых домах подновляют черепицу на крышах и начищают бока медных курильниц; внутри наверняка варили молодой чанг, осыпали алтари только что смолотой цампой и лепили торма, желтые и круглые, как монеты. А дальше, за городом, вереницы нарядно одетых женщин со звенящими бусами на груди и корзинами – доу за спиной обходили поля, окуривая ячмень можжевеловым дымом или запуская в воздух обернутые в пестрый шелк стрелы, отгоняющие злых духов от урожая. Все ждали первого осеннего полнолуния, когда боги вновь должны были почтить землю своим присутствием – и вот, оно настало.

С самого утра дел было по горло: мне полагалось подготовить Чомолангму к шествию лха, вычистив быка от загривка до хвоста, натереть ему шерсть маслом, чтобы блестела, окрасить киноварью копыта и кончики рогов, вдеть серьги в мягкие уши и нос, бугристый лоб украсить подвесками, а между рогов завязать узел с кистями из красной шерсти. Затем следовало – уже с помощью старших слуг – накинуть быку на спину стеганое покрывало, расшитое бисером и драгоценными камнями. Поверх него на хребте Чомолангмы крепилась башня-хоуда, с величайшей осторожностью доставленная из старой гомпы. Наконец, на загривок быка накинули длинный шарф с раковинами каури – его хвосты едва не волочились по земле. Когда Чомолангма был готов, я вывел его во внутренний двор Перстня и стал позади. Теперь мне полагалось следовать быком повсюду, тихо и неотступно, как тень.

Шены тем временем прибывали – многочисленные, как полчища муравьев, облепляющие оброненную на пол лепешку. Не зря же муравьев зовут жуками Эрлика! Последними из гомпы вывели младших учеников – тех, кто не провел в Перстне и года; среди сопровождавших их взрослых я заметил толстяка Ишо. Да и сложно было не заметить: передник с розовыми цветами так и мельтешил среди черных чуба. Пересчитав щенков по головам, тот удовлетворенно кивнул и направился к старшим товарищам. Но вот он прошел ряды учителей, прошел и прочих шенов, даже танцоров с пучеглазыми масками подмышками, – и те, удивительное дело, почтительно склоняли головы и высовывали языки. А когда Ишо, на ходу развязывая нелепый передник, подошел к Чомолангме, то, клянусь, подмигнул мне! Его покатые плечи расправились, рыжие брыла раздвинула довольная улыбка. Засунув кусок расшитой ткани за пазуху, он встал среди почжутов. Я аж щеку ущипнул от изумления: и как я раньше не узнал его! Это же Чеу Ленца, который был на площади во время прошлого Цама! Судя по звукам у меня за спиной, кто-то из его учеников лишился чувств – наверное, Тинтинма.

Потом-то я узнал, что мудрый Чеу Ленца был большой шутник и хитрец. Он не без основания считал, что, пока все жители Перстня стараются преуспеть в колдовстве, настоящий ум проявит себя и в иных науках. Так что в благоприятные годы почжут брался обучать детей грамоте и счету, не жалея потраченных часов и чернил, а затем выбирал себе горстку учеников поспособнее. Говорили, что для шена нет судьбы завиднее этой.

Между тем на пороге старой гомпы начали появляться боги. Мне боязно стало вертеть головою, а потому я только краем глаза видел, как из распахнутых настежь дверей вышла сначала Палден Лхамо, озаряя все вокруг белым огнем, затем – четыре вороноголовых демона, а последним – сам Железный господин. Чомолангма совсем не боялся его, и я старался не бояться; но когда песок заскрипел под тяжестью его шагов, мои уши заложило от шума крови и шея сама собою втянулась в плечи.

Наконец страшная тень скрылась в хоуда. На мэндоне Перстня завыли раковины: их голоса разлетелись далеко над озером, до самой площади Тысячи Чортенов, – и все пришло в движение. Младшие шены спускали на воду узконосые лодки; почжуты и боги отправлялись в путь по озеру на больших плотах. Белая богиня отплыла на первом, вороноголовые – на втором, вместе со своими черными лунг-та, а Железный господин, Чомолангма и я оказались на третьем.

Пока мы перебирались через Бьяцо, я поглядывал из-за хвоста Чомолангмы на демонов с птичьими клювами, плывших впереди. Старшие слуги звали их «тысячеглазыми»; Цемтри уже растолковал мне, что это они летают по небу в обличье воронов, приглядывая за всем, что творится в Олмо Лунгринг. Любого преступника, лжеца, вора, убийцу, где бы он ни прятался – в горах ли, в лесах или в городской толпе, – они могут найти… а могут и казнить, если будет на то воля Эрлика. От Цемтри же я наслушался историй про злодеев, которые умирали от страха, только увидев черное перо на своем пороге – даже если это был просто пух из подушки, не вовремя взбитой усердной хозяйкой. Морды у демонов были похожи как две – точнее, четыре – капли воды; но по росту вороноголовые отличались. Хотя все были великанами по меркам простых смертных, один был просто огромен – с двухлетнее дерево! Между ребер у него уместилось бы десять железных сундуков, в животе – десять кувшинов чанга; его плечи были как два склона горы, а пальцы – как зубцы кхатванга. Меньший из демонов доставал ему только до груди, а средние – до подбородка.

В этот раз боги не останавливались на площади Тысячи Чортенов. Все великолепное шествие из вахан, шенпо и слуг, потрясая зонтами, оружием и знаменами, прошло сквозь город и выплеснулось на поросшие ячменем поля. Обойдя их с запада на восток, мы повернули обратно в дзонг. Я не мог и шагу ступить от Чомолангмы, так что о гуляниях в Бьяру речи не было – но все же приятно было посмотреть на высыпавший на улицы народ, послушать разговоры, смех и благоговейные вздохи, понюхать хоть издалека жарящиеся в масле момо и пирожки. Неудивительно, что следующего большого праздника я ждал с нетерпением. И вот прошел ровно год с тех пор, как я стал слугою в Перстне, – настало время нового Цама.