Дамир Жаллельдинов - Два мира

Он неохотно согласился, чтобы Иван осмотрел его сестру, и только, когда Хафиза обратилась напрямую к матери, и та не особо воодушевлённая такой перспективой, тем не менее, согласилась, вышел вместе с племянницей в соседнюю комнату. Ларионов приступил к осмотру, задавая Асале Хани вопросы о тех симптомах, что у неё имеются. Выяснилось, что уже несколько недель она страдала от беспричинных сильных головных болей, которые появлялись совершенно в разное время дня и ночи. Женщина плохо спала, потеряла аппетит и вообще, казалось, была настроена очень пессимистически.

– Не трудитесь, молодой человек, мне уже не помочь. Моя дочь зря вас побеспокоила. Что бы это ни было, я заслужила эту боль.

– Почему вы так говорите? – удивился Иван.

– Это из-за Салемы. Я очень виновата перед ней. И теперь я терплю заслуженные муки…

– Из-за Салемы? А кто это?

– Я очень виновата…

Мужчина провёл у больной около получаса, но так и не смог добиться от Асалы, что она имела ввиду, и кто такая Салема. А что касается её болезни, то без должного медицинского обследования сказать точно было нельзя, но опасения Хафизы о раке мозга, скорее всего, подтверждались. Ивану так не хотелось этого говорить, чтобы не расстраивать эту славную молодую женщину, искренне любящую свою мать, но врать он тоже не мог.

Хафиза быстро смогла подавить набежавшие на глаза слёзы. Ларионов постарался уверить её, что не всё ещё потеряно, и при должном лечении её мать сможет полностью излечиться. К тому же, он не мог быть на сто процентов уверен в диагнозе, пока не проведено компьютерное исследование мозга.

– Можно договориться, чтобы вашу мать отправили в Россию, например, в Санкт-Петербург. Уверяю вас, Хафиза, что наши врачи смогут быстро всё выяснить!

– Поймите, Иван, мама не хочет никуда ехать. Она готова умереть здесь, в своей родной деревне. И в этом проявляет поразительную настойчивость… Прямо как когда-то в вопросе о Салеме, – задумавшись, произнесла женщина.

– Кстати, а кто эта Салема? Ваша мать сказала мне, что очень виновата перед ней, и эту болезнь считает своим наказанием…

Стоявший рядом с ними Мустафа, который до этого лишь слушал разговор, прервал Ивана, выразительно хмыкнув:

– Ещё бы не наказание! Связалась тогда на свою голову с шайтановым отродьем! Говорил же я ей…

– Дядя, прошу тебя!

– Сама ведь всё знаешь! – И, махнув рукой, Мустафа удалился на улицу подышать свежим воздухом.

Ларионов же вопросительно уставился на девушку. Она с сомнением посмотрела на него, потом глубоко вздохнула, и сказала:

– Хорошо, я расскажу вам. Вы – не местный, и возможно, сможете понять мою мать, если, конечно, поверите в то, что услышите.

Оказав по мере сил помощь жителям деревни, гуманитарный конвой выдвинулся обратно, по направлению к российской военной базе. Необходимо было пополнить запасы медикаментов, воды и пищи и дать передохнуть людям. Затем, уже максимум через сутки колонна отправилась бы в другую деревню, где измученные войной наваджастанцы также ждали еды и медпомощи.

По дороге Иван размышлял о своём обещании помочь Асале Хани. Действительно, через несколько дней самолёт с группой больных детей должен был вылететь в Санкт-Петербург, и Ларионов очень рассчитывал благодаря своим знакомствам обеспечить место на нём бедной женщине. Хотя сказать было легче, чем сделать. Такие рейсы рассчитаны, прежде всего, на детей, а взрослые могут лишь сопровождать их. Правило это старались строго соблюдать, и Иван не видел другого выхода, кроме как купить место для Асалы за свой счёт. Придётся потратиться, раз уж решил помочь.

Ещё молодому человеку вспомнился рассказ Хафизы Гафар. Ивана он заинтересовал. Хотя, надо сказать откровенно, он так до конца и не поверил словам молодой женщины. Действительно, человеку, далёкому от традиционных арабских верований, сложно было не приписать услышанное излишне богатому воображению рассказчицы. А поведала Хафиза Ивану вот что:

«Это произошло давно, лет семнадцать назад. Отец недавно умер, и мать поехала в один из дней в соседнюю деревню, чтобы отвезти его родным какие-то вещи. По дороге домой – а возвращалась она довольно поздно – недалеко от взъезда в нашу деревню на перекрёстке дорог мать встретила ребёнка – девочку лет восьми-девяти, которая просто стояла и смотрела на неё.

Девочка была совсем одна, и при ней не было никаких вещей. Она выглядела усталой, словно много дней провела в пути. Её платьице, кстати, очень хорошего покроя и из дорогого материала, успело запачкаться и кое-где даже порваться, а на шее висел медальон с какими-то вырезанными символами.

Странная ситуация, даже пугающая. Знаете, арабы верят в злых духов. Они порой предстают в человеческом обличье, заманивают людей в глухие места и там жестоко убивают. Но мама всегда была доброй душой. Она не испугалась, остановилась, чтобы расспросить ребёнка, как-то помочь ей.

Однако в ответ на все вопросы девочка продолжала молчать, одновременно пристально наблюдая за моей матерью. Мама потом однажды рассказала мне, что взгляд этот словно прощупывал её насквозь. Лишь на вопрос об имени девочка сказала, что её зовут Салема.

Так больше ничего и не добившись, мама решила взять Салему с собой к нам, подумав, что ещё раз расспросит её обо всём позже, когда накормит, вымоет, когда девочка отдохнёт и выспится. До сих пор я не уверена, было ли это правильным решением, хотя мать никогда не говорила о Салеме в негативном свете.

Мой дядя, который часто бывал у нас в гостях, а после смерти отца стал бывать ещё чаще, так как, по его словам, матери нужно мужское плечо, сразу же невзлюбил Салему, мне показалось, даже испугался. Частица его страха передалась и мне, но я не смела тогда перечить матери и поэтому приняла как вынужденное то, что эта странная девочка поживёт у нас, пока не отыщутся её родственники.

Так Салема вошла в наш дом. Поскольку её родители или другие родственники не отыскались ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц, она осталась жить с нами. Мама так и не смогла добиться от неё ответов на свои вопросы. Решив, что девочка, очевидно, пережила какое-то несчастье и поэтому так замкнута, мать решила не беспокоить её лишний раз расспросами, надеясь, что со временем всё разъяснится.

Она хотела выкупать Салему до того, как мы сядем ужинать, но та не позволила себя раздеть и вообще явно не любила, когда другие люди дотрагиваются до неё. Кроме этого, в первый вечер она даже не стала есть с нами и просидела всё это время в соседней комнате. Наверно, старалась заставить себя привыкнуть к нам.

Мать с дядей долго спорили по поводу того, что Салема должна остаться, и в этом вопросе она, обычно такая мягкая и неконфликтная, настояла на своём. Вопрос о Салеме вообще был для мамы принципиальным на протяжении последующих нескольких лет. А дядя, поняв, что вряд ли сможет переубедить сестру напрямую, переключился через какое-то время на меня, пытаясь настроить против сестры и, в конечном счёте, всё-таки выжить её из нашей деревни. Других жителей деревни он тоже периодически подначивал жаловаться на девочку моей матери.