Роман Суржиков - Лишь одна Звезда. Том II

Они двинулись вдоль погреба. Мира похолодела от жуткой мысли.

– Эф, нам следует проверить бочки…

– Зачем?

– Тьма!.. Затем, что мы ищем Линдси… И не верим, что она жива.

– Боги…

Эф принялся заглядывать в бочки и ящики. На некоторых остались крышки, их пришлось срывать. Скинув очередную крышку, Эф отшатнулся, зажав нос ладонью. Мира ахнула:

– Тело?..

– Нет… кислое вино.

Эф дошел до конца погреба, уперся в дверь.

– С этой стороны все пусто. Надо посмотреть там, до подземного хода…

Он махнул в другой конец погреба.

– Смотрите вы, Френсис.

Он двинулся туда, где зияла в стене щель. Мира не смотрела ему вслед, а глядела на выход из погреба и думала: если выйду, наконец, на свет – никогда больше не спущусь под землю. И шторы не задерну, и искру не буду гасить на ночь. И полюблю, черт возьми, солнце! Все лето буду загорать, стану смуглой, как чертова западница! Никакой тени, никаких подземелий, только зной и солнечный свет!

– Здесь всюду тоже пусто, – после мучительно долгих минут сказал Эф.

– Слава Янмэй. Идемте наверх!..

Мира пошла к двери, Эф – за нею следом. А за спиной у него раздался тихий шорох. Мира вскрикнула, мгновенно обернувшись:

– А-аа! Крыса!..

– Нет, крошка, это же я… Что, в темноте не признала?

Инжи Прайс вошел в круг света от эфова фонаря.

– Парочка? Какого черта? – воскликнул Френсис, кладя руку на эфес меча.

– Нет, други, это я вас спрошу: какой тьмы вас сюда занесло? Тебе, кроха, я говорил не лезть в темницу? Говорил… А ты, Эф, ясно понял, кто в замке главный? Миледи, вот кто. Миледи велела запереть кроху… так зачем ты отпер?

При этом он сделал еще два шага к Эфу. Тот напрягся:

– Стой, где стоишь, Парочка!

– Да ладно тебе!.. Я же вас люблю, как родных. Только поэтому и пришел. Хотел вам сказать и вот говорю: ступайте назад, в замок. Ты, детка, отсидишь положенную недельку в камере, а ты, парень, немножко полижешь северную задницу миледи… и мне винца выставишь. Тогда все забудется, и граф не узнает, как ты помог пленнице бежать.

– Я тебе не парень, – процедил Эф и поставил фонарь на бочку. – И графу есть что узнать о тебе, дрянь! Вы с Мартином выкрали Линдси и Джейн!

Инжи рассмеялся – куда более умело, чем леди Сибил Нортвуд.

– Какое дерьмо собачье! Ты сказанул – что в вино насрал! Детка, закрой ушки, не слушай…

– Заткни пасть, тварь! – крикнул Эф, клинок со скрипом двинулся из ножен. – Отстегни и брось на пол ремень.

– Ладно, ладно… Вот озверел-то!

Инжи пожал плечами и расстегнул пряжку. Кинжал звякнул о каменные плиты.

– Теперь повернись спиной.

– Малютка, ты хоть не веришь в эту чушь?.. – спросил Парочка, через плечо Эфа глядя на Миру.

– Это она все и узнала, старый пень! Так что закрой пасть и повернись спиной!

– Ну, как скажешь…

Носком сапога Инжи подцепил ремень с кинжалом и швырнул в лицо Эфу. Тот уклонился и потерял секунду. Инжи метнулся вперед. Он оказался слишком близко для меча, и Эф выхватил искровый кинжал, направил в живот Парочке. В тот самый миг Инжи выбросил левую руку к лицу Эфа. Рыцарь замер. Кинжал застыл в дюйме от цели, звякнул на пол, когда разжались пальцы. Обе руки опустились, вытянулись по швам. Тело начало оседать, смялось, упало к ногам убийцы. Лицо заливала кровь.

Мира не могла ни говорить, ни дышать, ни двигаться. Смотрела, как Инжи вытер узкий стилет, торчащий из-под левой ладони, аккуратно сунул обратно в рукав, подобрал и надел пояс с кинжалом.

– Ты некогда любопытствовала: отчего меня зовут Парочкой? Так вот, это потому, что у меня их всегда парочка в запасе.

Переступив труп, он пошел к Мире.

– Помнишь, я говорил, что не люблю убивать юных девиц без крайней нужды? Так не расстраивай меня, не создавай потребность, ладушки?

Мира не могла даже ответить. Стояла восковой скульптурой. И, кажется, плавилась. Подгибались ноги.

– Развернись, деточка, и ступай к двери. Ты меня услышала?.. Вот и хорошо. Кругом и к двери.

Она повернулась. В эту минуту дверь распахнулась, полился свет. В проеме стоял Мартин Шейланд в красных штанах и лимонном камзоле. За его спиною виднелись двое «егерей».

– Что тут за чертов шум?

– Да было дело… Уже все улажено, хозяин.

– Не все улажено, не все…

Мартин приблизился к Мире, склонив голову, сверкая огромными, жадными глазами.

– Да, хозяин, осталась задачка, – признал Инжи. – Она Янмэй, с нею сложно…

– Настоящая Янмэй… – Мартин цокнул языком. – Ц-ц-ц. Подлинная, чистокровная Янмэй! Пожалуй, оно и к лучшему. М-да.

Остановился перед Мирой, вытянул руки. Положил ладони ей на бедра, повел вверх, ощупал бока, живот, грудь.

– Ц-ц-ц. Точно, к лучшему.

– Осторожно, хозяин, – предупредил Инжи.

Не издав ни звука, Мира пнула Мартина в голень.

Тот заорал, согнулся… И, резко выпрямившись, ударил девушку кулаком в подбородок. Мира упала, скорчилась, закрыв лицо руками. Мартин встал над нею.

– Настоящая, живучая Янмэй… Хорошо.

Его сапог ткнулся ей под ребра. Свет погас.

Ноябрь 1774 г. от Сошествия

Лагерь северян в предместьях Лабелина

Будь Джоакин Ив Ханна человеком философического склада, он извлек бы из нынешнего своего положения множество мыслей и откровений. Тем более, что обилие свободного времени располагало к раздумьям.

Например, он мог бы поразмыслить о скоротечности момента и невозвратности шанса. Кажется, еще вчера козырная карта была в твоих руках… но вот, незаметно для тебя, ситуация переменилась, и ты уже не владеешь ничем, кроме разбитых надежд, да еще лужицы в грунтовом полу, где скапливается дождевая вода. Наверное, ценнейший дар в мире – способность угадывать нужный момент. Миг славы и миг падения идут рука об руку, и лишь мудрец может различить их. А лужа, к слову, хорошая штука: без нее пришлось бы слизывать влагу прямо с земли, что не к лицу воину…

Мог бы он подумать о стратемах – к этому располагала крыша над головою. Перекрытием служила решетка, сбитая из досок; ее ромбовидные просветы напоминали клетки стратемного поля. А люди, как ни крути, – всего лишь фишки, и счастлив тот, кто знает свое место. Когда властная рука игрока берет тебя и переставляет с клетки на клетку – следует принять это как должное и – упасите, боги, – не сопротивляться. Играешь не ты, играют тобою – приняв этот факт, увидишь истину.

Джоакин мог бы также по достоинству оценить древнюю мудрость: «Чем выше взберешься – тем ниже упадешь». Забавно, как прямой смысл сплетался с переносным: с высоты герцогского застолья Джо рухнул в самую натуральную, отнюдь не метафорическую яму. Теперь он делил стол с полевыми мышками и должен был проявлять немалую бдительность: стоит прозевать момент, когда в яму бросят пару лепешек, – и грызуны мигом растащат их, ничего не оставив человеку. Что, в сущности, тоже весьма философично: будь ты хоть трижды велик и силен, а в выигрыше окажется тот, кто первым доберется до лепешки.