Дана Арнаутова - Хранитель равновесия. Проклятая невеста

Допивая третью чашку, он думал, что это уже напрасные страхи, мало ли зачем богатая, не обремененная заботами девушка может срезать розы. И может быть она всегда ходит дома в платье ценой в годовой заработок мастера-ремесленника. И боится любого незнакомца, много ли она их видела в золотой шкатулке харузской усадьбы за высокими стенами? А пальцы у нее тонкие, холеные, с нежно-розовыми ноготками в форме миндалин, такими только бутоны и собирать. Или шить шелком и жемчугом. Что там они еще делают, высокородные красавицы из местных сказок? Ах да, влюбляются в незнакомцев сразу и на всю жизнь…

Дочитав, она подняла на него безмятежный, совершенно непроницаемый взгляд. Улыбнулась приветливо и безучастно идеальной фарфоровой улыбкой, холодной, как стакан с шербетом, подсунутый кем-то из прислуги. И суетливая толпа, хлопочущая вокруг, как-то незаметно растворилась, повинуясь то ли едва заметному движению бровей, то ли просто взгляду.

– Дядя пишет, что ваше искусство спасло его драгоценное здоровье, почтенный. Да хранят вас светлые боги, господин целитель.

– Мое имя Арвейд, госпожа. Арвейд Раэн. Помочь светлейшему ир-Дауду было для меня честью и удовольствием.

Почему она не спрашивает о брате? Ансар не стал писать о его ране, чтобы не беспокоить любящую сестру? А о нападении? Проклятье, стоило плюнуть на принципы и прочесть письмо… И Ансар хорош, мог бы предупредить, о чем не стоит ей говорить.

– Ваш светлейший брат тоже передает вам привет, госпожа.

Вот это уже было почти враньем – даже в висках предупреждающе закололо от такой, на грани лжи, правды. Они и виделись-то всего пару раз: сначала Надир долго отсыпался после исцеления, потом было не до разговоров, Раэн занимался остальными ранеными, а рядом всегда торчали бдительный джандар и пара охранников. Поговорить с племянником наиба по душам так и не вышло, разве что кошмары его, вроде бы, мучить перестали. Так что никаких приветов напрямую Надир сестре не передавал. Но наиб, высказывая традиционные благопожелания, обронил «от меня и Надира», и, значит, формально Раэн не солгал.

А у Наргис при имени брата снова дрогнуло невозмутимое лицо. Только неправильно как-то дрогнуло, мгновенно и неприязненно, словно тень набежала – и скрылась. И вспомнилось, что Надир ведь никогда не говорил о сестре, словно ее и нет на свете. Болтал без умолку о чем угодно: о стихах, дворцовых сплетнях, модной вышивке жемчугом и способах повязывать пояс, чтобы по узлу посвященные могли прочесть сердечные склонности… Даже об оружии как-то рассуждал, хоть понимал в нем не больше, чем его дядя в благовонных притираниях. Но только не о сестре, с которой, как твердит стайка приживалок и служанок, не расставался и жил душа в душу. Ах, как любопытно!

– Да пребудет с ним милость небес, – вежливо и совершенно равнодушно отозвалась Наргис, касаясь лба тремя пальцами во славу светлых богов. – Дядя пишет, что его болезнь задержала караван, зато теперь он отправится прямо в Гюльнару, заезжая только в те города, что будут лежать прямо на пути. Вы бывали в Гюльнаре, почтенный?

– Увы, нет, – отозвался Раэн, ставя чашечку на стол и поворачивая ручкой от себя, чтобы кофе больше не подливали. – Но слышал, что это красивый город. Весной там цветут гранаты, и улицы тонут в алой пене садов. Еще я слышал про источник Марута и Джани. Тот, что дарит испившим из него верную любовь. Не знаю, впрочем, правда ли это.

И снова в зеленой бездне так быстро мелькнула тень, что Раэн усомнился, не показалось ли ему. А следом резанула боль – кинжально-острый отголосок чужого чувства, скрутивший внутренности. Хорошо, что успел поставить чашку, иначе несдобровать бы хрупкому чинскому фарфору. Даже в глазах потемнело…

– Полагаю, это мой брат рассказывал вам легенды о верной любви, почтенный? – послышался сквозь туман стылого отчаяния – чужого, но такого близкого отчаяния – насмешливый голос.

Как будто и не этой девочке сейчас больно так, что лишь тень ее боли режет сердце.

– Господин Надир знает много историй, – помолчав и переведя дух, ответил Раэн. – Но эту мне рассказывал не он. Даже и не припомню, от кого услышал ее впервые. Но я не верю в любовь, которую можно выпить с водой из родника.

Что же он сказал не так? Весь восток знает эту легенду, сладкую, как хваленое розовое варенье, вкус которого не перебил даже крепкий кофе – так и стоит во рту… А взгляд такой, словно он… оскорбил? Нет. Просто сделал больно. Очень больно – и всего парой слов. Надо подумать. Потом. Потому что сейчас думать почти невозможно. Что у нее за духи? Совсем не те приторно-цветочные ароматы, от которых не продохнуть рядом с местными красавицами. И при чем здесь Надир? Да она же решила…

Раэн едва не расхохотался. И здесь от племянничка наиба сплошные хлопоты! Но если дело только в этом… Почему боль и тоска? И она ждала кого-то… Может быть, ждет и сейчас, а приходится развлекать бродягу-чужестранца.

– Ваше гостеприимство согрело мне сердце, госпожа ир-Дауд. Простите, что осмелился докучать вам.

Встав, он церемонно поклонился, ни на мгновение не забывая о множестве любопытных глаз и ушей. Поймал слегка удивленный взгляд, посмотрел в упор, медленно выговаривая каждое слово:

– Ваш сад прекрасен, как я успел заметить. Но чужому человеку в нем не грех заблудиться. Могу ли просить, чтобы кто-нибудь проводил меня к выходу?

И еще один поклон. Неужели не поймет? Разве что по этикету не положено?

В ответ тихонько прошелестел шелк, когда она встала.

– Гость моего дяди не чужой человек здесь, почтенный Раэн. И если дела уводят вас из нашего дома, я рада сама показать дорогу, чтобы вы хорошо ее запомнили. Пусть ваше сердце поскорее приведет вас обратно к нашему очагу.

Из дома они вышли молча. Раэн вежливо следовал в полушаге справа, а следом тянулась, шушукая, стайка тех, в ярких платьях. Он действительно решил, что им дадут несколько минут без чужого присмотра? Не иначе розовое варенье размягчающе действует на мозг. Ну что бы этим клушам куда-нибудь провалиться хоть ненадолго? И что тогда? Что это изменит?

Ее платье чуть слышно шелестело совсем рядом. Было обидно и почему-то грустно. Дорожка, одуряюще пахнущие клумбы, лилово-голубые гроздья глициний почти до земли. Надоедливые попугаи… А ветка роз так и валяется на том же самом месте, только успела завять на солнце. Проходя мимо, Раэн подхватил колючую плеть, бездумно повертел в пальцах.

– Вы любите розы, госпожа? – спросил у белого шелка впереди.

Она обернулась. Взглянула удивленно, потом взгляд смягчился, став едва ли не виноватым.

– Ох, я и забыла… Выкиньте эти, почтенный Раэн, они уже ни на что не годны.

– Ну почему же, – негромко возразил Раэн, радуясь остановке. – Если госпожа позволит!