Элвин Гамильтон - Пески. Наследие джиннов

В день состязаний двенадцать старших прин-цев выстроились в ряд на площади у дворца, и посмотреть на них собралась вся столица. И тогда вдруг появился тринадцатый. Когда он откинул капюшон плаща, перед зрителями предстала настолько точная копия султана Омана в юности, что никто не мог усомниться в подлинности претендента. Какие бы подозрения ни возбудило внезапное возвращение принца, отменить традицию было невозможно.

Он имел полное право участвовать, а потому самого младшего претендента из состязаний исключили. Его звали Нагиб. Я запомнила имя, потому что очень многие у нас в Пыль-Тропе ставили на то, что младший погибнет первым. Скорее всего, так бы и вышло, если бы блудный братец своим возвращением не спас Нагибу жизнь.

Огромный лабиринт в дворцовом саду, полный хитрых ловушек, Ахмед прошёл быстрее всех, а затем легко выиграл испытание на сообразительность, отгадав все загадки придворных мудрецов. Когда дошла очередь до испытания оружием, он одолел всех по очереди братьев, пока не остался один на один с самым старшим сыном султана – принцем Кадиром.

Они сражались целый день, и в конце концов старший сдался. Ахмед сохранил тому жизнь, но, едва он повернулся, готовый принять от отца знаки султима, Кадир поднял саблю и коварно напал на брата сзади. Ахмеда спасла единоутробная сестра-полуджинн, стоявшая в толпе. Отбросив человеческую личину, она своей магией отвела смертельный удар.

Султан пришёл в неописуемый гнев, объявил султимом Кадира, а Ахмеда приказал казнить, но молодой принц с помощью сестры бежал в пустыню и поднял мятеж против отца. Новый рассвет, новые пески!

Я затянула последний шов и отрезала ножом остаток нити. Чужак повернулся, и мой взгляд впервые упал на его обнажённую грудь. Почему-то захотелось отвернуться, хотя глупо, конечно, – у нас в посёлке мужчины частенько щеголяли без рубашек. Но этот был не наш, незнакомец, и прежде я не стала бы обращать внимания на мышцы рук и живота или татуировку в виде солнца над сердцем.

Он взглянул на меня в быстро сгущавшихся сумерках.

– Я даже не знаю твоего имени…

– А я – твоего. – Откинув с лица волосы тыльной стороной ладони, чтобы не перепачкаться кровью, я принялась оттирать руки скомканной рубашкой, смоченной в настойке.

– Меня зовут Жинь, – сказал он.

– Что, так вот прямо и зовут? – улыбнулась я.

Таких имён мне в жизни слышать не приходилось. Опять фальшивое, как вчера?

– А что? – Чужак неловко дёрнул раненым плечом и скривился от боли. Живот напрягся, и над поясом показался уголок ещё одной татуировки. От внезапного любопытства у меня по спине побежали мурашки. – Имя как имя…

– Точно не врёшь? – Я бросила испытующий взгляд на его лицо.

Он криво усмехнулся:

– Лгать грешно, ты разве не знаешь?

– Да уж слыхала.

Его тёмные глаза впились в меня, заставив вдруг смутиться.

– Не случись тебя – я был бы сейчас мёртв.

Я могла бы ответить то же самое. Могла пошутить, назвавшись Оманом, или Синеглазым Бандитом, или ещё как-нибудь. Но я не стала спешить.

– Меня зовут Амани, Амани аль-Хайза. – Человеку с такой улыбкой доверять трудно. Она неудержимо тянула меня в дальние края, о которых он рассказывал, и в то же время лишала всякой надежды туда попасть. – Если подождёшь, принесу тебе другую рубашку, – добавила я, с трудом отводя взгляд от его обнажённой груди.

– Сюда могут опять прийти солдаты. – Он почесал в затылке, и татуировка на животе стала чуть виднее – кажется, какое-то животное. – Лучше бы мне поскорее смыться.

– Да, пожалуй. – Я заставила себя отвернуться. Как можно доверять чужеземцу со странным именем, даже если он спас тебя от смерти? Второй день всего знакомы… И всё же этот Жинь нравился мне больше, чем те, кого я знала от рождения. Надо выбирать: на кону стоит будущее. – А ещё – взять меня с собой.

– Нет. – Он ответил так быстро, словно знал, что я скажу, прежде меня самой. Глядя в сторону, продолжил: – Я в долгу перед тобой – обязан тебе жизнью и не хочу губить твою.

– При чём тут это? Возьми меня с собой, вот и всё, о чём я прошу.

Его глаза вновь захватили меня в плен.

– Ты даже не знаешь, куда я собрался.

– Мне всё равно. – Я придвинулась ближе, не в силах сдерживать себя. – Куда угодно, лишь бы подальше отсюда! Где хотя бы есть поезда и приличные дороги. Тогда мы будем в расчёте, и я сама доберусь до Измана. Здесь мне делать нечего, так же как и тебе.

– А чем займёшься там?

Я дёрнулась как ужаленная.

– Что-нибудь да найду – уж точно больше, чем в этой дыре! – Жинь неуверенно хохотнул, и я поспешила использовать преимущество: – Ну пожалуйста! Разве тебе никогда не хотелось чего-нибудь так сильно, что уже нельзя терпеть? Мне надо, надо убраться отсюда, и как можно скорее! Я тут задыхаюсь!

Он глубоко вздохнул в явной нерешительности. Я выжидающе молчала, боясь всё испортить неосторожным словом. И тут зазвонили колокола.

Момент был упущен.

– Не рановато ли для вечерней молитвы? – нахмурился он.

Сердце в груди замерло, я затаила дыхание, прислушиваясь.

– Нет, это не призыв к молитве.

– Облава?

– Нет. Для армии у нас звонить не станут.

– Может…

– Тише! – перебила я, подняв руку.

Этот отчаянный перезвон мне не доводилось слышать уже несколько лет. Ещё мгновение – и его подхватил весь посёлок. Звякали дверные колокольчики, из окон доносился стук железных кастрюль. По спине побежали мурашки.

– Охота! – Я перескочила через прилавок и рванулась к двери.

На улице я едва не столкнулась с Тамидом.

– Амани, я тебя искал… – Он запыхался, тяжело опираясь на костыль. – Не выходи, не надо!

– Там… – начала я.

– Буракки, – кивнул он.

Сердце радостно подпрыгнуло. Сотворённый задолго до смертных, как и все древние, этот конь из песка и ветра мог скакать без остановки до самого края света и ценился на вес золота, если его удавалось изловить. Сидеть в лавке? Ни за что!

Я прищурилась, вглядываясь в конец улицы, откуда приближалось облако пыли. Мужчины обступали его, тыкая железными прутьями. Значит, одна из старых ловушек всё-таки сработала.

– Должно быть, его привлёк вчерашний пожар в Шалмане, – рассудительно заметил Тамид. – Древние падки на огонь.

На всякий случай я выдернула из столбика крыльца старый кривой гвоздь. Обитатели пустыни издревле добывали в горах металл и посылали своих дочерей в железных перчатках ловить и приручать буракки – обращать их из песка и ветра в живую плоть. Волшебных коней вели в города на продажу, тем и жили.

Затем султану пришло в голову построить фабрику. Пески затянуло железной пылью, даже вода стала отдавать ржавчиной. Буракки попадались всё реже, кочевые палатки превратились в дома, а торговцы конями – в фабричных работяг.