Дмитрий Красько - Когда умирают боги

Разобравшись с накатившими эмоциями, я посмотрел на Прометея и, осторожно подбирая слова, заметил:

– Теперь ваше беспокойство более или менее понятно. Но это все равно не повод для паники. Боги ведь тоже смертны. Я сейчас никому тайны не открыл? Мы ведь все об этом прекрасно осведомлены, правда? Такое и раньше случалось.

– Раньше времена были другие, – резко возразила Афина. – Более бурные и насыщенные. И потом, когда это происходило, другим заранее было известно, кто, за что и каким образом. А если на то хватало могущества Горы, то боги воскресали. Только Гора давно стала просто горой, никакого могущества в ней больше нет и, умерев, мы уже не воскреснем. Так почему Зевса убили именно сейчас? Ведь до нас, по большому счету, никому дела нет?

– А вы уверены, что его именно убили?

– Его нашли на лужайке перед домом с пулей в голове. Стреляли из охотничьего ружья. Ни в самом доме, ни у соседей охотничьего оружия нет.

– Довольно глупо, – заметил я. – Профессиональные убийцы охотничьим оружием не пользуются. Шуму много, а преимуществ никаких. С нарезным и проще, и незаметнее.

– Значит, это был непрофессионал! – сварливо отрезала Афина.

– Позвольте, я продолжу? – Прометей поднял руку в останавливающем жесте. – Нам сейчас, на самом деле, неважно – стрелял в Зевса профессионал или его в гневе порешил чей-то обесчещенный супруг. И то, и другое в равной степени возможно. Но мы не будем останавливаться на этом, Арес. Месяц назад в Чикаго, в США, был убит Аполлон.

Я нахмурился. Убийство Зевса, конечно, плохо укладывалось в голове. Но оно, во всяком случае, было объяснимо – Старик имел вздорный характер и неконтролируемое либидо. В этом Прометей был прав – его вполне мог расстрелять какой-нибудь рогатый муж в приступе справедливого негодования. Но за что убивать Аполлона? Этот дурачок, наделенный необыкновенной мужской красотой, был настолько влюблен в себя, что никому не мог причинить вреда. Он ни с кем не ссорился, потому что мало с кем общался, почитая единственно достойным себя обществом – свое собственное. Он никогда никого не соблазнял, – и никогда никем не был соблазнен, – потому что единственным существом, достойным его любви, пусть даже только плотской, в его глазах был он сам. Слухов о его победах на любовном поприще – как над мужчинами, так и над женщинами – ходило множество, но большинство из них распускали сами «побежденные». Очень уж хотелось причаститься величайшей красоты солнцеокого. Впрочем, может быть, несколько раз у него и были с кем-то контакты близкого рода – с этим я спорить не буду, ибо никогда к слухам не прислушивался и уж тем более не собирался проверять их достоверность. Но одно могу сказать наверняка – даже отдаваясь кому-то (вариант, кажущийся мне наиболее вероятным, особенно учитывая количество увивавшихся за ним юнцов), либо принимая тех, кто ему отдавался сам, Аполлон делал это, любуясь только собой. Такое уж он был создание. Полная противоположность своей сестре-близняшке Артемиде.

Из ступора самолюбования на моей памяти он вышел лишь раз – когда во время осады Трои решил примкнуть к дядюшке Посейдону, а также ко мне и Афродите. Но и это он сделал не по своему почину, а, скорее, под влиянием сестры. Да еще потому, что все боги так или иначе были задействованы во время той войны, и оставаться в стороне для него значило потерять лицо. А он не хотел терять свое такое красивое лицо. Вот и примкнул. Но поиграть мускулами, которые у него были весьма и весьма (но не такие, как у Геракла, а по-женски сглаженные) при всех ему не привелось. Хитрая Афина, видя, что ее обычные интриги не помогают и Троя падать ниц не собирается, придумала деревянного коня. Аполлон, быстро сообразив, куда дует ветер, сбегал в противоположный лагерь и договорился о перемирии себя с ними. Еще до того, как наступила развязка, он был на Олимпе, предаваясь любимому занятию – самолюбованию. После этого случая я предложил добавить к его многочисленным титулам новый – титул бога онанизма. Правда, кроме циника дядюшки Посейдона, который по случаю падения Трои и, значит, собственного поражения, выбрался на Гору, мое предложение никто не оценил. А Посейдон еще долго веселился, и от его буйного хохота море тоже разбуянилось и изрядно потрепало флот ахейцев, возвращавшихся из под стен разрушенного Иллиона. А люди решили, что дядюшка гневается. Да ничего подобного.

В общем, убивать Аполлона было глупо и, собственно, не за что. Я, во всяком случае, не мог назвать ни одной причины, как ни напрягал голову.

– Чтобы ты опять не вздумал сомневаться, что это убийство, я тебе сразу скажу, что по этому поводу двух мнений быть не может, – заявила Афина. – Его нашли утром в криминальном районе с многочисленными ножевыми ранениями и пробитой головой. Ни денег, ни ценных вещей при нем не было. Явное разбойное нападение с летальным исходом.

– Бедный глупец, – грустно заметил Прометей. – Он был слишком зациклен на самом себе, чтобы сообразить, что происходит вокруг. Если бы он хоть на минутку отвлекся от самолюбования, то понял бы, где живет, и что ходить одному ночью по такому кварталу не стоит. Удивляюсь, как его раньше не убили.

И снова он был прав. Я этот момент как-то упустил из виду. Аполлон был абсолютно безвреден для окружающих – это верно. Зато окружающие вполне могли нести потенциальную угрозу для него. В гетто не любят смазливых юношей с манерами педерастов, а именно это всегда отличало Аполлона.

– Все равно непонятно, – тем не менее, возразил я. – С чего вы решили, что опасность угрожает всем олимпийцам? И не только олимпийцам, если исходить из присутствия здесь Геракла и Прометея. Мне эти два убийства совсем не кажутся взаимосвязанными. Скорее, случайное совпадение.

– Ты сам веришь в то, что сказал? – Афина презрительно посмотрела на меня.

– А я не могу верить или не верить. Я не был ни в Афинах, ни в Чикаго. Не видел ни одного из мест происшествия. Поэтому могу полагаться только на то, что услышал. И мне кажется, – заметь, я говорю «кажется», – что эти два случая между собой никак не связаны. Разный почерк, разные персонажи, разные мотивы. Даже континенты – и те разные. Хотя последний фактор в наше время ни о чем не говорит. Просто две нелепые трагические смерти, совпавшие по времени, не более. Но ведь мы здесь все знаем, что такое бывает. Мойры очень изобретательны и в этом смысле обладают тонким эстетическим вкусом.

– Все верно, – согласился Прометей. Геракл, допивший пиво, выбросил пустую бутылку в урну и отправился за следующей. Ему было неинтересно то, что собравшиеся хотели сообщить мне – он все это знал. Еще менее ему было интересно слушать результаты наших умствований – как мыслитель он был слаб и не любил загружать голову лишней работой. – Эти два происшествия сошли бы за случайное совпадение, если бы не одно «но». На прошлой неделе в Мельбурне была убита Афродита.