Грейс Ланкастер - Alatis. Наследие. Книга 2

– Что ты собрался делать? – спросила она.

– Это не связано с Дарреллом, не волнуйся. – ответил я, улыбаясь – Остальное узнаешь потом.

– Слушаюсь. – ответила она и направилась к дверям.

Глядя не силуэт Авем, растворяющийся в полумраке коридора, мне стало жаль ее. Не то, чтобы это была жалость, которую испытываешь, когда маленький ребенок сбивает коленки до крови, либо, когда видишь бездомного щенка. Скорее это душевная боль, когда ты понимаешь, что не в твоих силах изменить события и уменьшить чьи-то страдания.

Я помнил Авем совсем иной. Я старался максимально облегчить ее задания, но все же ей не так легко было разрываться между долгом и своей семьей. А теперь она все свои усилия бросала в помощь этому мальчишке и его сестре.

Когда я только пришел сюда, в братство, она мечтала о любви, семье и счастье. Авем была преисполненной жизни и радости, живой, веселой и отзывчивой девушкой с ярким огнем в глазах. Я наблюдал, как росли ее дети, как она предано выполняла свой долг и, не уставая, заботилась об окружающих. Она искренне помогала мне справляться с трудностями и поддерживала, как близкий друг. И на моих глазах она превратилась в уставшую, истощенную женщину, спрятавшую глубоко внутри ту прежнюю Авем в надежде, что настанут лучшие времена.

Но теперь настало время мне позаботиться о ней. Я почувствовал, что в моих силах изменить ее судьбу и дать ей отдохнуть. Думая о ней, я думал и о всех своих братьях и сестрах, представляя, как измениться их жизнь, когда они перестанут жить под гнетом круглосуточной опасности и мыслью об нескончаемой войне.

– Авем, – окликнул я ее, прежде чем она закрыла за собой двери. Она заглянула в кабинет, стоя в дверях. – Прости за вчерашнее. Я погорячился.

Она ласково улыбнулась, и кивнула.

– Ничего страшного. – ответила она. Этим тоном она говорила со своими детьми.

– Давай я тебе помогу? – предложил я.

– В чем? – удивилась она.

– Во всем. Даже собрать всех в большом зале.

Она улыбнулась, и на ее лице заблестел огонек радости.

– А ты не хочешь сначала побриться или умыться? – ответила она, посмеиваясь.

Я посмотрел на себя в зеркало: мои волосы были растрепаны и давно не знали стрижки, глаза – красные от бессонницы, подбородок покрыт густой щетиной. Я пригладил волосы рукой. Убрал длинную челку с глаз. В тот же момент мой внешний вид немного улучшился.

– Нет. – ответил я – Так тоже пойдет.

– Тогда идем.

Я закрыл двери кабинета, мы вместе спустились в холл, и вышли во двор. У самого края каменной дороги я увидел подснежник, белеющий средь черной земли. Наклонившись, я сорвал его и вдохнул его аромат. Он пахнул весной, свежестью и вдохновением, настолько отличавшимся от холодного стального запаха зимы. На мгновение внутри меня появилось чувство спокойствия и мысль о том, что все будет хорошо.

– Что там? – спросила Авем.

– Подснежник. – ответил я, показывая ей хрупкий белоснежный цветок.

– Давно я их не видела здесь. – улыбнувшись, ответила она.

Мы двинулись дальше, направляясь к кухне. Возле библиотеки играли дети под присмотром сестры Агнесс. Их было невозможно не заметить или не услышать даже за версту. Они дружно и шумно носились роем по двору, пачкая свои теплые пальтишки, падая, увязая маленькими ботиночками в грязь, но придавая значение лишь своим желаниям и чувствам. Один ребенок в пушистой белой шапке и сером пальтишке с меховым воротничком побежал в нашу сторону. В радостной улыбке и ярком румянце на лице этого ребенка я узнал девчушку, называвшую днем раньше меня своим отцом. Она подбежала к нам и первым делом поздоровалась со мной и Авем. Я опустился возле нее на колени, и она вновь заключила меня в свои объятия.

– Папочка! – защебетала она, заглядывая мне в глаза – Я так соскучилась! Ты уже выздоровел? Ты пришел в себя?

Ее лучистый взгляд не мог оставить меня равнодушным к ее переживаниям.

– Да, дорогая, мне уже лучше. – ответил я и протянул ей подснежник – Это для тебя.

Она взяла его в свои ручки в теплых варежках, понюхала цветок, и, радостно посмотрев на меня, бережно всунула его в кармашек пальтишка.

– Спасибо. – сказала она, кокетливо улыбаясь мне.

– Ты знаешь, как называется этот цветок? – спросил я.

– Нет. – простодушно ответила она – Скажи мне.

– Он называется подснежник. – объяснил я – Потому, что он прорастает из-под снега ранней весной, когда другие цветы еще не могут вырасти.

Девочка все время внимательно смотрела, не сводя с меня глаз. Когда я замолчал, она опустила глазки вниз и заглянула во второй кармашек своего пальтишка, оттянув его. Она засунула туда свою ручку и достала из него нечто, пушистое с одной стороны, и острое – с другой, и протянула его мне.

– Это тебе, папа. – сказала она.

Я засомневался, стоит ли мне брать ее подарок. Он был адресован ее отцу, а я не считал себя им. И абсолютно не помнил ее, хотя, признаться, у меня уже возникла нежная симпатия к ней. Но эти чувства ни коим образом не роднили нас и не могли заставить меня поверить в рассказы окружающих. Но девочка раскрыла ладошку, и в ней я увидел небольшой деревянный дротик, точно такой, которыми стреляли когда-то аборигены. На одном конце он был обработан лезвием и заострен, а на другом конце находились перышки для меткости выстрела.

– Что это? – удивленно спросил я у нее.

– Вчера сестра Люсия учила нас делать это из веточек, если вдруг нам понадобиться. Я не совсем поняла зачем. Но она сказала, что у меня хорошо получилось.

Я забрал его и крепко сжал в ладони. Первая мысль была сломать его и выбросить, но не на глазах у ребенка, так старательно работавшего над его созданием.

– Спасибо, малышка. – ответил я, стараясь улыбнуться как можно ласковее – Но тебе лучше вернуться к остальным.

– Хорошо! – ответила она и, поцеловав меня в щеку на прощание, ускакала к остальным детям. На полпути она остановилась – словно внезапно вросла в землю – и обернулась, живо замахав ручонкой на прощание. Я помахал ей в ответ и словил себя на странном ощущении в груди. Я улыбался искренне и весело.

В голове всплыло воспоминание. Оно было сперва как рассвет, нечеткое и далекое, но быстро стало набирать силу и четкость, и вспышкой заполонило мой разум.

Мы с Иеронимом шагали вокруг озера, обсуждая очередную дилемму. Голова начинала раскалываться от боли, которая червем прогрызала мой мозг.

– Папочка! – раздался звонкий детский голос, тонкий, словно лучи утреннего солнца, исполненный радости и жизни. Наш разговор прервался, что принесло мне несказанную радость, граничащую со счастьем.

– Лучик мой, я немного занят сейчас. – спокойно ответил Иероним стремительно несущейся к нам Анжели.