Анастасия Вихарева - Дьявол и Город Крови 3: тайны гор, которых не было на карте

На следующий день Ее Величество с самого утра вышла погулять в саду. Ночь была бессовестно испорченной. После бала, которое устроили, чтобы помянуть Матушку и снять траурный наряд, (сорок дней с ее смерти давно прошли), пришли в спаленку поздно, уже под утро. Муж был никакой. Накачал себя вином и пивом и каждые пятнадцать минут выбегал отлить. Ведь Царь, не шахтер какой-нибудь, как можно пиво пить, когда и шампанское, и коньяк лучших сортов?

Видите ли, от шампанского его пучит…

Подают в бокале пиво, как какому-то босяку, еще и поднос с солеными креветками ставят… Слава Богу, не воблу. Впрочем, и вобла могла быть, канопе для него отдельно готовили. Потом начал признаваться, сколько народных денег спустил в казино. Потом заявил, что сдох его змей, что травма слишком широка и глубока и совесть не дает выполнить супружеский долг, потому как виноват и благодеяния не достоин…

Да разве запрещала?

Ну, какую еще причину придумает, чтобы супружеский долг не исполнить?

Под конец начал строить планы на стабилизационный фонд. То дороги по всему царству государству, чтобы как в три-запредельных государствах – ровненькие, черненькие, с проездом в ту и другую сторону, и с белыми полосочками посередине, то газопроводы, чтобы у каждого к дому, а то подъемники в горы, чтобы люди по горам лазили и поднимались сидя на скамеечках, и съезжали с удовольствием.... А то матом крыл гонку вооружений…

Все в саду было сделано лучшими мастерами. Посмотреть было на что. Не могла она позволить себе сад с простыми растениями, они в каждом доме были. Немногие цветы радовали вампира, и она была не исключение. Но тут она могла любоваться садом, сколько влезет. Такой красоты ни в одном государстве не было – все мастера по камню и ювелиры мечтали украсить его своим художественным произведением. Слава, почет, богатство. Даже бабочки порхали. Припорошенные искусственным снегом, каждый лист из малахита или изумруда, стволы из самоцветов и янтаря, цветы из кораллов и рубинов, дорожки выложены узорной плиточкой. Все в саду было первосортное, с гарантированным качеством. Но нет-нет, да и ломались зверушки – так и в лесу умирали бы. Зато комары не жужжали под ухом.

Впрочем, они и в простом лесу не подлетали близко. Или чувствовали, что тоже кровососущее и брезговали, или уважали.

А подумать было, о чем. Трудно поверить, что один дядька Упырь остался. Мужа того и гляди уведут, припечатав на чело еще одну Благодетельницу.

Тяжелая ноша давалась ей легко. Никогда она не чувствовала себя так замечательно, как на престоле славы своей. Каждый перед ней выслуживался, и оговорить могла любого. Никто не останавливал, никто не требовал отчета. А будь генеральской женой, пошла бы, поехала бы за муженьком на Черное Земноморье, куда Макар телят не гонял. Труднее было остаться со своей мыслью о себе самой. Дворец как муравейник набит слугами, рабами, камеристками, лакеями, придворными и прочей челядью.

Почему-то каждый считал, если попадет на глаза в тяжелую годину, ему непременно полегчает. Но ведь ей легче от таких встреч не становилось, так с чего ей облегчать жизнь, кому ни попадя? И когда от встречи становилось хуже, понимал страждущий, что все в мире относительно, в том числе и тяжесть. Потому как, если прибавить к тяжести еще чего-нибудь, то тяжесть в предыдущем измерении обязательно уже казалась легонькой.

Конкурентов у нее было немного. Мало осталось семей вампиров, которые бы владели богатствами, накопленными за тысячелетия, знающих себе цену, имеющих знания вампирские и внутреннее благородство. Всех извели, последних, когда она на трон взошла, дядька Упырь не привык рисковать, быстро разобрался с потенциальными бунтовщиками и завистниками., по списку, в котором отмечал неблагонадежных. А ей повезло, Матушка из ведьм, каких уже на свете не осталось, дядька благородный, обзавидуешься, отец – вампир знатный, богатый, из народа, тетка за счастье каждому. Столько накопили мертвечатины, любого вампира заплюют. Половина вампирских душ замурованы и запечатаны накрепко – в глазик поплюют и самыми сладкими сиренами подскажут, как любить ее. Так на троне утвердилась.

Но такое безобразие кругом!

Если на десять сирых и убогих одна дееспособная особь набралась – уже счастье. Не удивительно, что дворянство давалось немногим. Народ сам о себе позаботится никогда не мог.

«Стараешься, стараешься, – раздосадовано подумала Ее Величество, – и никакой благодарности…»

Не так она представляла себе жизнь в самом начале, когда только-только разбиралась в делах государственных. Думала, придет время, и каждый вампиром станет. А как станет-то, если всякий выпитый с одного конца вампиром становиться, с другой проклятым? А еще каждому попить, поесть… Беда бы уже началась, если бы не подсказали из три-запредельных государств, что обычной вдове стать вампиром не светит, если душа ее погибнет в огне и пламени раньше срока. Или посадили человека за мешок картошки, а он возьми, да и повешайся. Вдова нисколько душой на том свете не забывалась и благоверный переправлял ей часть своей силы, так что вдовушка иногда становилась захребетником не хуже вампира. А если еще на Зов поспела, запросто могла из вампира кровушку сосать. Шансов у них было мало, жилось им несладко, но порой уводили знатного кавалера прямо из-под носа избранной. Расплодившиеся вампиреныши и тому были рады: пришел домой, а кровушка сама в постель кинулась, носки, трусы постираны, попинал для порядка, понаставил синяков, земелька и щи сварит, и на работу сбегает, и детушки подрастают, хочешь, вампиров делай, хочешь кровиночку. Каждый вампир – так или иначе вдова или вдовец, но только они умели получать при этом удовольствие и жили промеж собой в согласии, обменявшись клятвами, а вдовушки, оставаясь человеком, ни целомудренностью не славились, ни маски у них не было, которая бы объясняла кровососущим, что она самая обаятельная и привлекательная, и старились они на удивление быстро. Пей и наслаждайся кровушкой, сколько влезет, выпил одну, вторая уже в очередь встала. Хуже, если с той и с другой стороны решили стать избранными – ходят такие проклятые зомби с обеих сторон и пугают людей. И то хорошо – не бунтуют. Еще оборотни, но те злые, обидчивые, слова не скажи, начинают карман искать!

Ее Величество сплюнула на самоцветный пол. Не в сердцах, натурально – слуги уберут.

Душу мужа, тварюгу беспризорную, она не то, что боялись – тревожилась, вдруг подмену углядит. Тварь была себе на уме, не уличенная во вредительстве и не замеченная в благодеяниях.

Прав дядька Упырь, даже не сказать, чтобы совсем проклятая…