Екатерина Соболь - Медная чайка

– Мне пора. А ты печку больше не разжигай, пока не научишься, ясно? – торопливо пробормотала она, хлопнула Рыжика по плечу и бросилась на улицу.

Успех окрыляет, и второго человека оказалось найти куда проще: Гвен ни о чем не думала, просто мчалась по заснеженным улицам туда, куда ее вело. Уже начало темнеть, на деревню опускались прозрачные светлые сумерки, какие бывают после мирного зимнего дня. Ульвин недовольно ворочался, но не просыпался.

Второй дом, куда анима решила ее привести, Гвен знала отлично: изба Барда, музыканта. Дверь была закрыта, а окно распахнуто настежь, несмотря на снегопад. Гвен подтянулась, держась за подоконник, и заглянула в комнату. Бард сидел у ярко пылающего в открытом очаге пламени, подперев голову рукой, глаза у него влажно блестели, и Гвен чуть не присвистнула от восторга. Бард грустил!

– Приветик! – тихо сказала она.

Бард подскочил, торопливо вытирая глаза.

– Ш-ш-ш! – Он предостерегающе замахал руками. – Моих разбудишь!

Гвен важно закивала, показывая, что все поняла. У Барда была жена и двое поразительно одинаковых младенцев – мама говорила, это называется «близнецы».

– Я могу тебе помочь? – прошептала она и улеглась животом на подоконник в попытке влезть в комнату. – Чем тебе помочь? Я помогу!

– Нет-нет-нет! Так и думал, что твоя мать сейчас явится! – зашептал Бард не очень-то довольным голосом. – А она тебя прислала!

– Мне надо совершить три чуда, это задание такое, – сказала Гвен. – А тебе, по-моему, чудо не помешает.

Бард невесело усмехнулся и удобнее развалился в кресле.

– А вот и помешает, – веско сообщил он. – Я тут последнее время сплю плохо, дети часто будят, их же двое, и…

– Я помогу! – выпалила Гвен, но Бард только досадливо хмыкнул.

– Хоть дослушай сначала! И вот, я лежу без сна и все чаще думаю: а что, если грусть – это не так уж плохо? Вдруг мы все ошибаемся, вдруг это нормально: чувствовать усталость, раздражение и гнев, а еще – печаль от того, что уже никогда не будешь таким юным и беззаботным, как пару лет назад. Так что я решил грустить чаще. Вдруг это поможет мне понять, кто я на самом деле такой?

Ну все. Он действительно болен.

– Тебе о-о-очень нужна помощь, – протянула Гвен. – Давай я сделаю так, чтоб ты забыл про всю эту ерунду, а?

– Не вздумай! Я хочу придумать печальную песню, – шепотом перебил Бард, не отрывая глаз от огня. – И у меня есть пара идей.

– Такое никто слушать не будет.

– А вдруг будут? Вот смотри, это о тебе. – И он мягко, приятно запел: – Девочка с лукавыми глазами, перегнувшись через подоконник, о причинах грусти вопрошает, но повесил голову садовник.

– Ты не садовник, – серьезно ответила Гвен. – А глаза у меня нормальные. Не… какие там?

– «Лукавые» – это как чуточку хитрые. А садовник – просто для рифмы. И не отнекивайся, я знаю: ты жаждешь, чтоб я тебе разрешил меня вылечить, вы с матерью так и рыскаете в поисках, кого бы осчастливить. Но мне это сейчас не нужно.

Как будто осчастливить – это плохо! Гвен почувствовала что-то мрачное и неодобрительное и, сама этого испугавшись, выдавила:

– Ладно, как хочешь. Я пошла.

Она уже спрыгнула с подоконника, но Бард вдруг возник в проеме окна и втащил ее обратно.

– Прости, – виновато сказал он, и вот теперь это был старый добрый Бард, автор любимых всеми песен про зайчика и «По весне цветет рябина». – Я тебя расстроил, да?

Гвен с облегчением кивнула. Бард, кажется, не настолько болен, чтобы забыть: расстроить ребенка – очень вредно для анимы, так поступать нельзя никогда.

– Это я от недосыпа такой мрачный. Нам очень повезло, что вы есть. – Бард поставил ее на пол и смущенно почесал затылок. – Просто я немного скучаю, ну, по временам до вас, когда все не были так одержимы тем, чтобы копить аниму и быть счастливыми каждую секунду. – Он опустился на колено, виновато глядя на Гвен. – Мы были обычной деревней. Не идеальной.

– Нашел, по чему скучать, – буркнула Гвен и сама обмерла от собственной наглости, но Бард только улыбнулся.

– Будет плохо, если еще и ты загрустишь, – мягко проговорил он и покладисто прибавил: – У тебя задание кому-нибудь помочь, да? Помоги мне, умоляю, приладить полку поровнее, совсем она покосилась. Я буду тебе очень благодарен.

И он указал на дальнюю полку, которая и правда опасно накренилась под тяжестью глиняных горшков. Гвен просияла.

– Я еще и пыль с нее уберу, вы там, кажется, вообще не убираетесь, – торжественно сказала она и, не сходя с места, одним движением собрала всю пыль в клубок, поймала его и выкинула в окно.

С полкой оказалось немного сложнее: Гвен вгляделась в ее сущность и поняла, что держится она на деревянном штырьке, вогнанном в древесину. Под тяжестью поклажи штырек пропахал среди мягких древесных волокон канавку, идущую сверху вниз, так что Гвен, шипя и краснея от натуги, сначала подняла угол полки, а затем перераспределила и растянула волокна древесины, чтобы они заполнили канавку. Подходить к полке ей не понадобилось – золотая магия большей частью происходит в воображении, достаточно направить на нужный предмет взгляд, руки и движение своего сердца.

– Благодарю тебя, – искренне сказал Бард, когда полка, звякнув горшками, встала на место.

И Гвен сразу это почувствовала: глоток чужой анимы, несколько золотых крупиц, чуть прохладных от грусти, слабых и блеклых, но настоящих. Они перетекли к ней и вошли в ее сердце. Гвен рассмеялась и обняла Барда, изо всех сил пожелав кое-чего еще: чтобы близнецы хорошо спали и не заставляли отца ночами думать о печальных вещах.

– Пока. Не грусти! – назидательно сказала Гвен, не отрывая взгляда от стены, за которой, в соседней комнате, обитали близнецы.

И, весело перемахнув через подоконник, приземлилась в снег и довольно зашагала прочь. Смогла найти двоих – значит, третьего уж точно найдет!

Но это вдруг оказалось не так уж просто: анима молчала и, как Гвен ни воображала деревню в виде огромного кома счастья и золотого сияния, как ни искала в этом сиянии темные пятна, все казалось идеальным. Да тут еще Ульвин заворочался и высунул голову из-за ее воротника. Глаза у него были осоловевшие: желудь и правда оказался слишком велик для его хлипкого тельца. Гвен с нежностью погладила его пальцем по голове. Как же все-таки трудно делать добро так, чтобы никому не навредить и чтобы все были довольны!

– Еще не все? – сонно спросил он. – Я уже тебе очень хорошо помог, я тебя грел, а теперь устал и домой хочу. День такой длинный, а я простой зверек. Ну, не совсем простой, но все же…

Гвен охнула, взяла Ульвина под мышки, рывком вытащила из-за пазухи и уставилась на него.

– Ты гений, – прошептала она.

– Я? – усомнился Ульвин. – Кажется, нет.