Хранитель Историй - Восход некроманта

«Если дома стоят, то значит все в порядке», – подумал он, пока тщетно пытался отдышаться. Его легкие норовили вылезти из горла, а сердце стучало громче ломающихся веток под ногами. Медленным шагом он подошел к деревушке, и его потрясала тишина, ужасающая в такое время суток в месте, где живет немало людей. Он остановился и с надеждой стал вслушиваться, мечтая услышать хоть какой-то человеческий звук, но в воздухе не было даже пения птиц, не говоря уже о разговорах. Аврелиан вновь ускорился, и, миновав угол того дома, вскрикнул от ужаса. На крыльцах, посреди дороги, в дверях – везде лежали мертвые тела его соседей, и все застыли в неестественных позах, выгнутые как те деревья, с застывшим выражением ужаса на лицах. Притом крови нигде не было видно, трупы были совершенно целыми, словно их просто отравили.

Аврелиан не успел ничего подумать. Он бросился к своему домику. Влетев на крыльцо, которое так и не починили за много лет, он дернул дверь, но она не поддалась. Тогда он просто выбил ее невесть откуда взявшимися силами и влетел внутрь, после чего сразу же выпрыгнул обратно. Он стал задыхаться, взгляд путался и искал себе место, резкая боль в груди пронзила его, как ледяное копье, при виде лежавшей на полу лицом от двери матери. Аврелиан сел на ступеньки и схватился за голову. Слез не было, только страх и пелена, застлавшая мысли. Он сидел так долгие пять минут, не пошевелив ни единым мускулом. На пару мгновений его взгляд прояснился и вцепился в еще один труп. Новая волна боли прошла по телу, и юноша закричал, после чего бросился в лес. Он несся, не разбирая дороги, но скривившиеся деревья не позволяли его разуму покинуть мертвый дом. До самого вечера он бегал, кричал, бился головой, заламывал руки, пока не упал без сил на землю и не провалился в забытие.

На следующее утро он очнулся ото сна без сновидений. Пока он спал, какая-то ветка воткнулась в его бок и разодрала его до крови. Когда он почесал больное место, видения минувшего дня впились в его разум и забрали все те немногие силы, что даровала ему ночь. Аврелиан встал и молча побрел в сторону Контанто. В его душе непрерывно отчаяние сменялось покорным спокойствием, перераставшим в злобу, доходившую обратно до отчаяния. Когда он пришел и вновь увидел ужасающе спокойную картину, в его голове прозвучала первая мысль за это утро: «Их надо похоронить». На одном из краев деревни оказалась небольшая площадка, покрытая пеплом, и ее юноша решил использовать как кладбище.

Аврелиан пошел в свой дом. Там его чуть не стошнило от вида трупов, но он преодолел этот позыв и взял сперва тело своей матери. Он перебросил ее через плечо и понес к будущему кладбищу. Он боялся смотреть в ее лицо, ему казалось, что стеклянные глаза смотрят на него с укором. Затем он принес своих младших брата и сестричку, чувствуя не имеющую смысла, но очень сильную вину в том, что он не погиб вместе с ними. В неподвижной тишине юноша стоял перед телами родных, пока холодные ручейки слез стекали по его щекам на землю. Ему хотелось дождя, чтобы он мог скрыть его слезы, чтобы мокрая одежда поддерживала холод в его груди, но неумолимое солнце не желало входить в его положение. На одном из дворов юноша нашел лопату. Клочья выжженной земли полетели во все стороны, чтобы принять семью сироты в свои вечные объятия. Аврелиан погрузился в работу, чтобы сбежать от мыслей. Когда последняя горсть грунта упала на их головы, юноша взялся за остальную деревню. Два дня он носил тела, закапывал их и спал без снов. Если же его одолевала лень, перед мысленным взором возникало лицо его матери, ее пронизывающий взгляд, что требовал дать людям справедливое упокоение.

Наконец с кладбищем было покончено. Замерзший и голодный, юноша покинул свой погибший дом. Теперь ему была одна дорога: в Лин. Уставшие от непрестанной работы руки зудели и болели, некогда ровная осанка согнулась под тяжестью мыслей о мрачных перспективах, живот же скрутило от голода и жажды. Ему казалось, что он деревянный механизм, бездумно управляемый неизвестным мастером. Все это время по его спине бежали мурашки, его не покидало чувство, что за ним кто-то наблюдает, но ему было все равно. По пути он наткнулся на свой брошенный мешок. Аврелиан выбросил из него все безделушки, оставив лишь деньги, некоторую одежду и посуду. Он взял его с собой и вышел из леса.

Мимо проезжала телега, впряженная мулами. Кучер увидел, как из леса вышел грязный человек, с трудом передвигавший ноги.

– Тебя подбросить? – спросил он.

Аврелиан ответил слезившимся взглядом, после чего взобрался к грузу. Кучер не стал лезть с расспросами, хотя вся его натура кричала об этом, но он многое понял и из нависшего молчания. До Лина они добрались благополучно. Юноша бросил монету вознице и направился в первый попавшийся трактир. В этом заведении царил традиционный для всей империи полумрак, скрывавший лица немногочисленных посетителей и даривший блаженную прохладу, нарушаемый только светом одиноких свечей на столах. В душном заведении стояли как большие столы для компаний, так и небольшие круглые столики для посиделок максимум втроем. В трактире громко гудели разговоры. Юноша подошел к стойке с трактирщиком, едва различимым, и заказал себе плотный обед и много выпивки, после чего уселся за один из маленьких столиков. Боль в желудке заставляла его держаться за живот и сидеть чуть скривившись, пока он ожидал еду. Когда же запах жареного мяса ударил в ноздри, он набросился на еду, после чего стал давиться горькой серой жидкостью и дал наконец всю волю переполнявшим его чувствам. Шероховатый стол послужил отличным собеседником бившейся об него голове, верещавшей лишь гласные звуки. До крови в пальцах юноша царапал свой стул, когда терял равновесие и пытался удержаться. Еще несколько глотков заставили его уронить и разбить кружку, так что ему пришлось ватными ногами, качаясь как маятник, идти к стойке просить новую. Трактирщик попытался его поддержать:

– Да ладно, парень, она еще пожалеет об этом!

Сначала Аврелиан замолчал и удивленно уставился на него, но затем, когда до него дошел смысл сказанного, он залился безумным смехом, поскользнулся и упал. Перед глазами вспыхнуло ночное небо и наступила темнота.

Проснулся он на жестком матрасе в низкой комнатушке. Сколько прошло времени сказать было сложно, так как окон в помещении не оказалось. Юноша лежал в луже своей крови и отрыжки, кости были словно сделаны изо льда, а во рту только песка не хватало для полной картины сухости в нем. Немыслимых усилий ему стоило поднять веки, о движении других частей тела не было и что говорить. Ему казалось, что он превратился в холодное желе, которое очень не хотело растекаться, но любое движение начинало его распад. Глаза высохли, так что через новую боль он их прикрыл, но вместо ожидаемого мрака перед ним была палитра художника, которую уронил ребенок. Даже дышать ему было больно, поскольку воздух казался ему как минимум пламенем солнца. В этих мучениях он услышал голос: