Олеся Строева - ДАзайнеры

– Фрэнсис, а как вы поняли, что состоите в Большом Союзе?

– Дорогой Франц, – ответил респектабельный молодой человек. – Я никогда даже не подозревал об этом.

– Да это он лукавит, – перебил его бородач, подмигивая. – Вот я сразу знал.

– Говори за себя, Эрнест, – сказал напомаженный франт.

Троица прошла мимо пораженного Буффона, совершенно не замечая его. Однако Пинкертону они кивнули и проследовали куда-то дальше, в сторону горизонта.

– Да неужели ты никогда не спрашивал себя: «Кто это написал – я или мною руководили?» – продолжал упорствовать здоровяк, попыхивая трубкой.

– Представь себе, любезный Эрнест, что писал я исключительно сам и от нечего делать, – небрежно бросил Фрэнсис. – А вы-то сами, Франц, что скажете? – обратился он к юноше.

– А я никогда не думал об этом, только вот мне всегда было страшно заканчивать роман. Мне казалось, что вот-вот закроется дверь куда-то в неведомое, что я стою на пороге и вижу проблеск в проеме, а если завершу повествование, то просвет исчезнет.

– Ну что же, дружище, теперь вы и сам по эту сторону баррикад, – похлопал его по плечу бородач.

Их голоса было все труднее различить, тем временем в дверях стали появляться новые лица. Перед Буффоном возникли еще двое. Один – лысоватый крепкий старик с энергичным лицом, а другой с серьезным выражением, не совсем соответствующим его длинной присборенной на груди рубахе, с бабочкой, и синим волосам. Старик галантно поцеловал руку Даме и, взяв под локоть синеголового, проследовал с ним мимо Буффона.

– И все же твой супремус – фикция, Казимир. Ну кому ты хотел его там показывать? На что ты рассчитывал?

– Я хотел указать путь, открыть дверь в реальность, – мрачно сказал присборенный. – А ты так и не переступил черту, Пабло.

– А что толку? Большой Союз только для таких как мы с тобой. Я сразу это понял, поэтому отдал им на растерзание чудовищ – пусть набьют свои эстетические желудки. Морщились, а ели! – засмеялся старик.

– Вот видишь, ты хотел их напугать, а я научить – в этом между нами разница.

– Да кому нужен этот твой пафос. Детская болезнь и больше ничего…

Они уходили все дальше и дальше, продолжая разговор, но Буффон уже не мог разобрать ни слова. Между тем пожаловали новые гости.

– Не ожидал встретить вас здесь, Мартин, – обратился полный человек в круглых очках к симпатичному господину с квадратиком усов под носом. Он пропустил его вперед и тут же пристроился рядом. Полный был одет в военный мундир рядового Первой мировой.

– Неужто простили ваши «неприличные» пристрастия? – хитро добавил он.

– Послушайте, Жан-Поль, вы ведь тоже не ангел, хоть и по другой части. Однако, я смотрю, чувствуете себя здесь полноправным членом общества, – сухо проговорил господин, трогая рукой усы.

– Ну бросьте, не обижайтесь, я пошутил. Между прочим это ваш подопечный, – кивнул толстяк на Буффона.

– Они такие же мои, как и ваши, – все еще обиженно процедил господин.

– И все же Дазайнеры – плод вашей неуемной фантазии, я только покритиковал вас и вашего друга Эдмунда, хотя он наверняка сам не был в восторге от ваших мифологических теорий.

– Я бы предпочел оказаться теперь несколько в другой компании, а вы? – грустно сказал господин.

– Чего ж вы ожидали? Не нужно было превращать философию в поэзию. Теперь вы видите результат, – он снова кивнул в сторону Буффона. – Некоторые принимают ее слишком близко к сердцу. А мы с вами здесь.

– Возможно, вы правы, – обреченно вздохнул господин, и они стали удаляться в направлении горизонта. Буффон привстал с кресла и восхищенным взглядом проводил уходящих. Тем временем в дверь прошли еще двое мужчин благородного свойства.

– Не могу понять, уважаемый Василий, кому нужна подобная Игра? Ведь большинство людей по-прежнему заняты устройством своей повседневности. А мы предлагаем им заведомо незнакомые инструменты, разве не очевидно, что играть на них смогут лишь те, кто состоит в Союзе или каким-то образом связан с ним.

– Дорогой Герман, все когда-нибудь случается впервые, вот мы и пытаемся их научить играть. Находятся способные ученики, правда, по-моему, счастливее оттого, что научились, они не становятся. Меня больше занимает вопрос: а нужно ли, чтобы все узнали о правилах Игры? Пожалуй, это было бы справедливо, но тогда, возможно, разрушилась бы сама Игра. Должны же быть те, кто всерьез принимает ее условия.

– Именно поэтому вы и создали свою альтернативную Игру? И рады, что нашлись те, кто разгадал вашу затею. Я имею в виду тех, кто поместил ваши опыты в галереи.

Они были уже на приличном расстоянии от Буффона, когда из двери выбежал раскрасневшийся синьор и стал торопливо догонять удаляющихся господ.

– Постойте. Прошу, избавьте меня от этих безумцев.

Двое мужчин остановились и, смеясь, взяли под руки подбежавшего к ним человека.

– Познакомьтесь, Герман, это господин Миро. Вы никак снова скрываетесь от своих коллег по цеху? – обратился он к синьору.

– О да, они невыносимы. Сегодня на Собрании Союза они опять намерены представить Манифест…

Дальше Буффон уже не слышал, о чем они говорили. Все его внимание обратилось к дверному проему, где он увидел и не поверил своим глазам… человека в соломенной шляпе с рыжей бородой и трубкой во рту. Тот выглядел усталым, немного потрепанным. Он шел один, задумчиво глядя себе под ноги и шагая немного неуверенно. Кажется, он что-то бормотал. Проходя мимо кресла, где сидел Буффон, он неожиданно остановился и поднял на него глаза. Буффон затаил дыхание. Человек в шляпе меланхолично улыбнулся в бороду. Буффону показалось, что великое пространство, разделявшее их, в этот миг вдруг сжалось, и ощутил невероятную близость и тепло этого человека. Задержавшись еще на мгновение, он поправил трубку, повернулся и зашагал своей неуверенной походкой в сторону горизонта. Буффон выдохнул.

– На сегодня, похоже, все, – разорвала тишину Дама, о существовании которой Буффон почти что забыл. Она прикрыла дверь и с загадочным видом села напротив него.

Через минуту дверь снова отворилась, и в ней показался мсье Кочубей в своем клетчатом пиджаке, оранжевом галстуке и полосатых штанах. Он подошел к столу и устроился в кресле:

– Всех приветствую, – жизнерадостно произнес он. – Всю дорогу только и думал, что о вашем замечательном кофе.

Буффон смотрел на него невидящим взглядом.

Танец Индейца, 1998. Бумага, тушь