Семен Лопато - Мертвые видят день

Обернувшись, чтобы что-то сказать Вагаскову или рулевым, я почувствовал, что не могу сказать ни слова, река рванулась вперед, туман почти вплотную подошел к реке, скрывая и унося берег и мальчика; словно бешено вонзаясь в воду, плот несся по реке, беспорядочно и коротко рыская носом; туман внезапно сдернуло – от реки и до конца пространства, – в единый миг мы увидели себя на равнине, река внезапно так же резко замедлилась – увидев что-то массивное и беспорядочное впереди, мы почти тут же обнаружили себя внутри этого нагромождения, не сразу поняв, что это были развалины или недостроенные корпуса каких-то зданий; шлак, расколотые строительные блоки и металлический мусор врезались в берега разом сузившейся реки, что-то заскребло по дну плота, еще несколько мгновений спустя вода, разом обмелев, исчезла в трещинах каменистой, замусоренной поверхности, плот заскрипел о камни и все остановилось. Внезапно пошел дождь. Покинув плот, мы сошли на растреснутый битый асфальт.

Недостроенные или разгромленные корпуса каких-то зданий были справа и слева – в выбоинах треснувших стенных блоков и остриях выпавших стекол; над головой, кусками приоткрывая серое небо, была недомонтированная крыша дебаркадера. По битому кирпичу и обломкам арматуры мы шли узким коридором между изуродованными зданиями туда, где впереди был виден какой-то просвет; торчащий из асфальта рельсовый путь внезапно обнаружился под ногами; идя вдоль него, через пару сотен метров, когда здания справа и слева оборвались, мы вышли на странный, освещенный серыми небесами пустырь – полуразрушенные бетонные постройки отступили далеко в стороны, рельсовый путь брал чуть вверх, на возвышении, рядом с ярко освещенной внутренним электричеством двухэтажной кирпичной будкой стоял массивный черный паровоз с двумя прицепными платформами. Железнодорожный путь уходил вперед.

Увидев приоткрытую дверцу будки машиниста, двое немцев и кто-то из наших бросились к ней, увидев такую же приоткрытую дверь кирпичной будки, я зашел внутрь – конторский стол у окна с огромной раскрытой книгой с таблицами на непонятном языке, очки с треснувшим стеклом и примотанной дужкой, старая пепельница, на краю стола лежала детская игрушка – стеклянный аквариум с металлическими рыбками, вода давно высохла, рыбки грудой лежали на дне. Удочка для ловли рыбок с магнитной присоской на конце лески лежала рядом. Все лампы – под потолком и по углам комнаты, на штативах, ярко горели. Выйдя, я подошел к паровозу: оживленно спрыгнув с подножки один из немцев что-то взволнованно говорил своему офицеру и Вагаскову, спрыгнувший следом боцман взятым где-то лоскутом дерюги вытер руки от угольной пыли.

– Угольный ящик полон, зольник пустой, жаровые трубы вроде прочищены, так что хоть сейчас ехать, – сказал он. – Если куда-то нужно ехать, конечно.

– Нужно проверить буксы и рессорные балансиры, а также тормозные колодки, – произнес более хладнокровный немец, – но, по моему впечатлению, состав готов к использованию.

Вагасков оглянулся на тендер.

– Вода в емкости есть?

– Воды нет, – откликнулся немец, – но рядом водокачка со шлангом, заполнить тендер не составит проблемы.

Усмехнувшись, немецкий офицер достал из кармана стальную розу.

– Все выглядит так, как будто все уже решено за нас, – произнес он, – впрочем, иного средства двигаться вперед все равно нет. Радует по крайней мере то, что с этого изделия пока еще ничего не упало, хотя Поля Безумия, а может быть, и само безумие, уже определенно близко. – Он спрятал розу. – Разводите огонь в топке, качайте воду, а экипаж, я думаю, уже может размещаться на платформах.

Вернувшись в будку машиниста, немцы занялись топкой, кто-то из наших подтянул кишку водокачки и начал качать воду в тендер; забравшиеся на платформы, запахивая бушлаты, под моросящим дождем мы сидели молча, глядя на темнеющее небо и развалины зданий вокруг. Рельсовый путь через короткий каменный мост с покосившимся металлическим ограждением вел в глубину следующих кварталов, что было там, мешали разглядеть дождь, поднимавшийся с земли туман и просто расстояние. Прошло полчаса или около того и легкая дрожь и черное облако из паровыпускной трубы показали, что паровой котел запущен, тяговые дышла пришли в движение и вместе с совершавшими первый оборот огромными колесами состав двинулся с места. Сначала медленно, потом постепенно разгоняясь, в россыпи перестуков миновав каменный мост, состав въехал в пространство между окружающими зданиями и, то подергиваясь, то возвращая плавный ход, потянулся мимо них.

Подняв воротник бушлата, под тяжелым моросящим дождем я смотрел на открывающиеся мне странные картины. Дома – многоэтажные, растреснутые, жилые, но явно и давно необитаемые, тянулись одной сплошной стеной без просвета по обе стороны пути, не давая обзора и заключая дорогу в один глубокий, прорезаемый дождем коридор.

Кое-где отступая от пути, так, что становились видны развороченные и растоптанные клумбы, занесенные мусором извилистые гравиевые дорожки, переломанные рухнувшими сверху плитами деревья и детали двориков, в других местах они подползали к медленно движущемуся поезду почти вплотную, так, что становилось возможным разглядеть внутренности комнат через мутные и наполовину выбитые стекла – шкафы с книгами, обрушившиеся полки с посудой, широкие кровати с горками покосившихся подушек медленно протаскивались мимо; в одном месте лицевая панель была снесена целиком – в открытом кубе пространства были видны манекенная вешалка для одежды на чугунной фигурной треноге, столик с массивной черной швейной машинкой и большой четырехцветный чуть сморщенный от сдувшегося воздуха детский мячик.

Поезд ускорил ход, так, что мерный дробный перестук сменился подстегивающим грохочущим ритмом, фасады, сливаясь с дождем, понеслись перед глазами, внезапно стена их оборвалась, поезд резко замедлился, открылась площадь со старинными то ли вокзальными, то ли дворцовыми зданиями и люди на ней; резко дернувшись, паровоз остановился; спрыгнув с платформы, я увидел, что рельсы, изогнувшись обрубленно вверх, упираются в массивный бетонный куб, рядом, чуть поодаль, параллельно нашему пути и пересекая его, шли другие рельсы, кое-где видны были другие, так же застывшие паровозы.

Спрыгнув с платформ и не сговариваясь, Вагасков и немец повели людей за собой, непрекращающееся движение шло на площади, попадавшиеся по пути люди, с дергающимися лицами, с красными слезящимися глазами, обращенными куда-то внутрь себя, словно лихорадочно куда-то спешили, два или три раза кто-то из них, схватив кусок арматуры или вывороченный из мостовой булыжник, вдруг бросались на нас – тут же отброшенные, с разбитыми лицами, словно никуда не глядя, словно ничего не случилось, бросив свое ненужное оружие, они, как заведенные, продолжали свой стремительный, лихорадочный путь куда-то.