Алексей Кудесин - Школа богатырей

Ее рука была прохладна, прикосновения приятны, вот уж не ожидал от себя этих телячьих нежностей.

Не задав более ни единого вопроса, Варвара пообещала все сделать и тут же поспешила через Соборную площадь к уродливой глыбе библиотеки.

И вот он шагает к западной кремлевской стене с тяжеленной книгой под мышкой, а уши полыхают от стыда.

– Мечи-калачи! Варька такая доверчивая, а я ирод окаянный!

Несколько раз останавливался, с решительным выражением лица разворачивался и даже делал пару шагов назад. Каждый следующий короче предыдущего.

В ушах начинали звучать голоса: "…ни капли земной тяги. Ни единой даже крохотной капельки!"

В груди пробуждалась боль, такая едкая, что щипало глаза. Любимка, позабыв колебания, бежал к Троицким воротам.

Книга и правда оказалась необычной. Здоровенная, в окованной жестью обложке. С хитрой защелкой. Заглянуть внутрь не решился. Девочку помогла ему завернуть фолиант в прочную ткань, так и тащил, пущай Иваш разбирается.

Чем дальше отходил от библиотеки, тем сильнее книга оттягивала руку. А ведь он даже не добрался до кремлевской стены.

Паренек обогнул двор княжий, по правую руку оставил двор патриарший. К западной стене жались терема бояр и выслужившихся гридней. Белые камни в темноте казались серыми, отчего стена выглядела зловеще.

Троицкая башня возвышается над стеной мрачной глыбой. Любимка отчетливо различал ее на фоне ночного неба. Внутренние ворота распахнуты, над входом два масляных светильника.

Внутри башни прохладно и сумрачно. Светильник здесь один и очень тусклый. Дабы страже легче было разглядеть тех, кто стучался во внешние ворота. Ворота на ночь закрываются, но в них есть калитка, в которую при нужде можно пропустить даже всадника с конем.

Стражей двое. Один дремлет, опершись на копье, второй задумчиво бродит вдоль ворот.

– Кто идет! – крикнул он бодро, едва Любимка вступил в круг неровного света. Спящий подскочил, едва не выронил копье, заозирался вытаращенными от усердия глазами.

– А?! Что?! Где?!

– Прости! Совсем забыл… – зашептал страж и сунул оброненное копье товарищу. Тот ухватился за него и снова заснул.

Отрок узнал стража, высокого тощего парня с густыми усами.

– Ешки-матрешки! Это же Гришка-Жердина! Ха-ха-ха! – вскричал он. Страж зашикал и замахал руками.

Потом глаза его округлились, он зашипел:

– Какая я тебе жердина?! Никак не уймешься! Высокий я! Просто высокий!

Когда немного успокоились, завели беседу. Любимка сказал:

– Ну, как дела? Как служба?

Гришка отвечал:

– Служба-то? Хорошо. Начальником стражи вот сделали. Работаю за двоих.

– Хи-хи! – Любимка покосился на спящего и зажал рот ладошкой.

– Не смейся! – Гриня аж раскраснелся от обиды за товарища. – У него детки малые, дома бедлам, не дают выспаться. Ноне времена спокойные, вот я и позволил болезному....

– А ну как враг? – нахмурился Любим. – Страж должон бдеть!

– А я на что? – не сдавался Гриня и тут же сменил тему разговора. – А ты, не бросил еще глупые бредни про богатырей?

Любимка насупился. Это был их давний спор.

– Совет тебе – иди в стражу. Работка не пыльная, сильно не напрягают.

– А может я хочу, чтобы напрягали! – воскликнул Любимка. – Подвигов хочу!

– Ребячество, – отмахнулся Григорий. Любимка вспомнил это слово, которого наслушался еще когда приятель жил в приюте. Потом косяками пошли воспоминания многочисленных тупых шуточек, на которые был горазд Гришка, Любимка вдруг подумал, что не очень-то и соскучился.

– На меня погляди? – разглагольствовал Григорий. – В тепле, уважаем, девицы поглядывают, – он подкрутил правый ус. Щеки порозовели, заметно даже в свете масляного фонаря.

– Гривен в карманах хоть отбавляй. Жилье имеется, – перечислял страж. – И не гоняют нас, как княжих гридней. Вот что главное. А в богатырях-то, смотри, еще сильнее станут гонять.

Любимка открыл было рот дабы отстоять честь богатырской стези. Поспорить не дала уставшая рука.

– Недосуг мне. Топать надо! Настоятель… – смутился, но Григорию большего и не требовалось.

– Отец Варфоломей-то? Никак не угомонится?

Он уже гремел засовом, отворяя калитку в воротах. Любимка выдохнул. Ночные послушания настолько привычны, что его даже никто не спрашивает, что в свертке.

Проскользнул мимо Григория, нога уже касалась деревянного настила моста.

– Стой!

Любимка застыл.

– Осторожнее в болотах, – напутствовал его Григорий. – Мужики сказывают, собаки пропадать стали. Кабы не завелося какое чудо-юдо…

– Хорошо, – проговорил отрок.

– И это… – замялся страж. – Настоятелю поклон передавай. Говори, дескать не заходит Григорий, потому что занят. Понял?! Так и скажи!

– Скажу, Гришка-Жердина! Обязательно скажу!

– Р-р-ра! Вертаться будешь, ух я тебя!

Не веря своему счастью, Любимка вприпрыжку бросился по мосту. Внизу тихо журчит Неглинная, сердце громко обстукивает ребра.

За мостом начинается местность за обширные пласты ряски и мха прозванная Моховым болотом. Меж кочек и холмов петляет дорога, которая ведет в стольный град Новгород.

Новгородский тракт один из самых оживленных. Даже малые дети в княжестве знают, что Новгород – это город хитроумных купцов и отважных мореходов. А Москва за последнее десятилетие стала важным перевалочным пунктом в транспортном пути между Востоком и Западом. По крайне мере так об этом говорит братец Иоанн, его приютский наставник. И Любимка ему, конечно же, верит. Потому что, во-первых, наставник очень умный и начитанный, а, во-вторых, у Любимки же есть глаза, он сам видит, как по тракту тянутся бесконечные вереницы телег, груженных товарами. Купеческие караваны разбавляют крестьянские подводы, везущие в столицу княжества снедь и пушнину. Среди общей толчеи яркими пятнами выделяются фургоны скоморохов, которые умудряются перешуметь даже нескончаемый гомон дороги. Звучат рожки, бренчат бубны, порыкивают медведи, кувыркаются акробаты.

Но все это происходит днем, в полночь дорога пуста. Караваны не успевшие засветло миновать ворота ночуют прямо под открытым небом. Любимка видел поодаль темные силуэты телег и фургонов, отблески углей догоревших костров.

Света звезд вполне хватает, чтобы разглядеть унылые просторы Моховых болот с чахлыми кривоствольными деревцами и оконцами темной воды. Над болотом плывут обрывки тумана, причудливо изгибаясь, наполняя пространство таинственной жизнью. В тишине громко звучат голоса лягушек.

Любимка вспомнил слова Гришки-жердины о пропавших собаках. Вот бы здорово, если это и правда чудище! Я бы его пымал и, такой, дядьке Ивашу предоставил. Дескать, вот вам, дядечка! Не ошиблись во мне!

На душу плеснуло чем-то едким. Захлестнула обида и злость. А калика Олег ошибся! Есть во мне сила богатырская! Не может не быть!