Валерий Большаков - Целитель. Спасти СССР!

– Это правда? – мама повернулась ко мне.

– Чистая правда, – невозмутимо подтвердил я, – первое место заняла.

Папа отвернулся, чтобы жена не заметила его ухмылки.

– Я не о том! – отмахнулась мама. – Тебе правда Рита нравится?

– Очень, – сознался я и хладнокровно добавил: – А еще мне Инка Дворская нравится, тоже ничего. И Софи Лорен.

– Мать, кончай, – с укором прогудел отец.

– Ну, мне же надо знать! – вяло засопротивлялась мама.

– А я слышала, что Инке Миша нравится, – заговорщицки сообщила Альбина.

– Да ну?! – мамин интерес разгорелся с новой силой, а Настя даже рот приоткрыла, внимая.

– Ты серьезно? – удивился я.

– Умгу! – Ефимова прожевала кусочек. – Только ты никому!

– Как рыба! – поклялся я. – Свежемороженая.

– И ты! – Алькин палец грозно уставился на Изю.

– Молчу, молчу! – поспешно ответил Динавицер. – Что я, дурак, что ли? Инка же меня убьет!

– Ой, поздно уже! – спохватилась Альбина, когда доела всю запеканку. – Пойдем мы.

– Ага! – сыто подтвердил Изя. – Спасибо, Лидия Васильевна!

А я поежился, как от сквозняка. Что-то я не помню разговора «про девочек» в прошлой жизни! Уже, что ли, реальность меняется?..

Закрыв за ребятами дверь, я покрутился по квартире, как Иван-царевич в поисках того, не знамо чего, и отправился к себе.

Поздно уже. Родители остались посидеть перед телевизором, а детям пора баиньки.

Притворив дверь своей комнаты, я оказался в тишине и одиночестве. Выключил верхний свет, оставив гореть слабенькое бра. За окном лила свое сияние луна, лучи фар подметали улицу, дома напротив прострочены вдоль и поперек желтыми квадратиками окон.

Оглядывая город, отходящий ко сну, я чувствовал, что стрелка моих внутренних весов не пляшет больше, а подрагивает около нуля. Пока что всё выходило, как надо. Конечно, основные испытания впереди, да и совместить опыт пожилого человека с телом юнца будет сложновато. Придется заново принимать те правила игры, которые сложились между младшими и старшими, откопать в сундуках памяти полузабытый принцип «сяо» [12] Почтительность к родителям и уважительность к старшим. Одно из главных понятий в конфуцианской этике и философии, важный компонент традиционной восточноазиатской ментальности. , закрепить его и не отступаться. Иначе прокол, как у того шпиона, что выделялся «не нашими» привычками.

Ученику дозволено болтать с одноклассниками, а вот запросто общаться с директором школы или с завучем – никак. Очень уж разные уровни иерархии. Дать подзатыльник малолетнему балбесу – это пожалуйста, а вот сделать замечание балбесу взрослому – ни-ни. Молокосос ты потому что.

С другой стороны, вынужденная почтительность – ничтожно малая плата за отменное здоровье и неиссякаемую энергию, за могучий метаболизм – и возможность жрать все подряд, не заморачиваясь проблемами лишнего веса или камешками в желчном пузыре. Замечательный бонус!

Короче, все будет хорошо! Хотя и непросто. А разве уже прожитая жизнь была легка? Я же все помню – и службу в армии, когда меня комиссовали по ранению, и учебу, и кандидатскую, и свадьбу, и рождение дочки, и дачу, где мы вкалывали как проклятые, обеспечивая картошку на зиму, и челночные мотания в Китай за тамошним барахлом, и Леночку с Наташкой…

Воспоминание о Наташе вспыхнуло неожиданно яркой картинкой, и подростковый организм среагировал моментально, задействовав мощный подъем.

Оглянувшись на дверь, из-под которой пробивался свет, я торопливо разделся, аккуратно складывая вещи на стуле, и быстро натянул на себя длинную, застиранную футболку, большую, не по размеру, но мягкую и удобную, как раз для спанья.

Завтра с утра – к дяде Вове, сонно планировал я, застилая постель. Еще одно мое упущение, «меа кульпа» [13] С латинского «моя вина». , как римляне говаривали…

– Ты не спишь еще?

Я чуть вздрогнул. В дверь заглядывала Настя в ночнушке.

– Заходи, – загреб я рукой, – будь как дома!

Прошаркав шлепанцами, сестренка гибко присела на краешек дивана.

– Знаешь, – проговорила она затрудненно, – мне до сих пор приятно, что ты… ну, ты помнишь, когда вернулся? Ты…

Настя не договорила, смущаясь. Я сел рядом и осторожно обнял ее. Она вздрогнула, но тут же доверчиво прижалась ко мне.

– Я иногда бываю у Иры… – пробормотала Настя. – Ты должен ее знать, темненькая такая, она приходила ко мне на день рождения, помнишь? Ей уже четырнадцать, она тоже танцами занимается… И я всегда завидовала, когда она встречала брата. Ирка бросалась к нему, целовала его, обнимала, а он ее обнимал… И… и у меня потом долго не было никакого настроения!

Я прижал ее крепче и поцеловал – в щечку и в губы. Настя отвечала неумело, но с пылким энтузиазмом.

– Ты самый лучший брат на свете! – вырвалось у нее. – Так будет всегда?

– Так должно быть всегда, – сказал я с силой. – И обязательно будет, если мы этого захотим – ты и я. Все зависит от нас двоих. Не от тебя одной и не от меня, а от нас обоих. Я очень хочу, чтобы моя сестренка всегда оставалась такой, как сейчас – доброй, ласковой, нежной.

– И я… – прошептала Настя. – Я тоже очень-очень хочу, чтобы ты был таким всю жизнь! Сильно-пресильно хочу! Поцелуй еще разик…

Я честно поцеловал мягкие Настины губы.

– Спокойной ночи, Мишенька! – Сестричка встала, поправляя ночнушку.

Не надо было обладать сверхспособностями, чтобы понять – девочка счастлива. Дай-то бог или природа – вот так и на всю жизнь, как сестренка пожелала.

– Спокойной, Настенька.

Настя ускакала, смеясь и прикрывая ладошкой рот, чтобы счастье не вырвалось на волю радостным визгом, а я лег, улыбаясь.

Я был дома. Впереди меня ждали серьезные дела – и сорок четыре года работы над ошибками.

«Жизнь дается лишь дважды», – пробормотал я и заснул.

Со страшным скрежетом переключив передачу, водитель направил лобастый «пазик» мимо райисполкома, выворачивая к мостам через Синюху и Южный Буг – два потока бесстыдно сливались, закручивая бурные водовороты. Речки тут же унимали волнение, словно вспоминая о приличиях, и текли общим руслом дальше, чинно да плавно, по-семейному. До первых порогов…

На том берегу вскипала листвяной пеной растительность, пышно стекая по склонам и тенистым балкам. Одни лишь многоэтажки спасались от глянцевитых разливов, а вот «частный сектор» тонул в зелени по самую крышу.

На переднем плане торчала в гордом одиночестве старинная каланча, словно охранявшая небольшой пляж – народ купался и загорал, следуя заветам Мойдодыра.

У меня даже шея заболела, так головой крутил – совмещал памятное с реальным. И до чего же все захватывает, цепляет как! Все правильно – с годами уровень допамина падает, а именно этот гормон отвечает за яркость и остроту впечатлений. Ну, это если скучно раскрывать секрет фокуса. А в жизни эмоции зашкаливают, и даже самое дешевое, по тринадцать копеек, мороженое – «Молочное» в вафельном стаканчике – представляется пищей богов.