Александр Владыкин - Втора. Иллюзия жизни. Том 1

Но чудесная сила-сила денег, продолжала этот спектакль для всех обойм на года. За подобные выходки, каждый раз восьмого не садили в пещеру, не устраивали массовый террор обоймы, его спускали в высохший колодец. Вы когда-нибудь видели колодцы высоко в горах? Это, когда бросаешь камень и не слышишь его падения. И каждый раз я находила Немого в одном и том же месте, на обрыве возле шатающегося камня. Он всегда слегка вздрагивал, когда я молча обнимала его, в обойме не принято было бросать своих, он с аппетитом ел принесенные мной бутерброды и размазывал следы слез по щекам. При мне он плакать стеснялся. Меня он любил и хотел в моем присутствии казаться сильным. Потом я его долго гладила по голове, он успокаивался, закрывал глаза, прижавшись к моей груди, слушая ритмичный стук моего сердца. В казарму сегодня он не шел, показывая мне картинку лисят отрицательно машущих головами. Это было продолжение его игры. На следующий день одна из старших обойм, во главе со своим воспитателем пошла доставать пленника из колодца. Там в глубине раздавались непонятные душераздирающие звуки, напоминающие громкий плач или рыдание с омерзительно громкими всхлипами. С перепугу воспет. прибежал за помощью к Михайловичу. Это для такой конторы уже был нонсенс. Попросить помощи, это равносильно, что унизить себя, мол не мужик тут я и все…Михайлович еще при подходе к колодцу, подергав себя за ус, спросил у воспета старшей обоймы:

– Ты зачем (такой вот нехороший) ишака в колодец засунул. Там у тебя ишак орет.

Воспет в отказ, что только не божился, даже дырку колодца рулеткой промерял, не войдет сюда ишак и все…Дело приобретало скандальный оборот. Мол, Михайлович, твой оболтус, проштрафившийся, ты его и доставай.

– Может у твоего Немого шиза такая, в ишаков преображаться. Гаденыш!

Уж лучше бы этот, надзиратель над старшекурсниками, этого не говорил. Михайлович конечно был резкий мужик, нагоняй мог дать, что мама не горюй, но своих воспитанников, он в обиду никогда не давал. А тем более, что их пытался обидеть фактически конкурент. Скоро выпускные экзамены, а одна из дисциплин, когда младшим дается полная воля действий, и они противостоят старшим, в выполнении поставленной командованием задачи. Каждый отобранный бал, отнюдь, не улучшал позиции выпускников. Если у младших эти учения были скорее игрой, то для выпускающейся обоймы, потеря баллов была тяжело преодолеваемым осложнением в дальнейшей карьере. И тут уже не цветом берета меряться придётся, когда двенадцати летние дети, оставляют в дураках будущих командиров спецподразделений. Михайлович злорадно отказался от предоставления помощи, с заменой слагаемых, сослался на устав, дающий небольшие льготы для воспитателей младшего, особо опасного контингента. Мол, недосмотр за его подопечными, карается особыми мерами закона, что Родина-мать не простит! И что это, не его Михайловича дело, ишаков из колодца доставать, даже преображенных.

– Кто вчера его туда заталкивал, тот сегодня пусть и достает.

И в конце этой мужественно произнесенной тирады, Михайлович послал, раскрасневшегося от злости воспета, к вышестоящему командиру, для решения этой проблемы. Командир жил за пределами учебного центра, как и все командиры, он не любил проблем, и людей их создающих. Прилетал на вертолете по понедельникам, не чаще двух трех раз в месяц. Появлялся на выпусках обойм в парадной форме, с очередной кралей, и с парой высоко парящими генералами с лицами вызревшей сливы. Сначала вручения, потом награждения, пожелания, прощания и самое главное – Банкет. Банкеты каждый год проходили по-разному, заканчивались всегда одинаково. Толи пьяный командир держал свое начальство, то ли генералы, с наконец раскрасневшимися лицами пытались друг друга до толкать до открытого вертолетного: не то двери, не то люка. Постоянно целующиеся в засос, так они втроем и проваливались в, принявший их, летательный аппарат. Потом командование нами переходило на телефонный режим с очередного горного сафари или рыбалки, с очередным употреблением спиртного. Аврал, третий день в колодце орет ишак, как его доставать никто не знает, командир не едет. Два добровольца пытались спуститься в колодец, были покусаны ишаком, подняты на поверхность, третьего добровольца, так связанного и опустили вниз, решили не поднимать. Чтобы ишак не зверствовал, решили время от времени бросать в колодец сена, а также опускать ведро воды, злобная скотина, но все же божья тварь. В понедельник прилетела вертушка, командир припер бригаду, в дупель пьяных грузчиков, и это на режимный объект. Бригада быстрого реагирования опустила кучу веревок в колодец, налила сто грамм ныряющему в прорву, процесс пошел. Через десять минут одна из веревок дёрнулась: вира икнул глав бриг…, начался изнурительный подъем, сопровождающийся диким ревом бедного животного. Вскоре показалась голова перепуганного осла, тело явно не пролазило. Командир приказал тянуть, верх колодца развалился, и уже не орущий, а хрипящий осел, развалял, в три удара, дышащую перегаром толпу, и дал такого драпа, что арабским скакунам не снилось. Вторым вытащили добровольца, развязали на всякий случай. Третьим заходом вытащили двоих: спасателя и муллу. Последний долго сопротивлялся, но против нас, спасителей никто не устоит. Два часа искали переводчика, который, в рабочее время, собирал кизил на варенье. Переводчик сказал, что мулла зашел случайно, на закрытую территорию, в поисках своего ишака, и не понял зачем эти неверные, обмотав веревками, потащили его ишака вверх, если рядом огромная пещера, с прекрасным входом и выходом – одновременно, которая общается со старым колодцем, бывшей сторожевой башни. Плюнул три раза на дорогу, что осквернили гяуры, и пошел искать, сбежавшего осла дальше.

– Нехороший человек-редиска, сказал Михалыч, раз от него постоянно ослы сбегают.

Потом он нашел меня:

– Пойдем Немого искать, про него видно все забыли, а что парня пять дней в обойме нет…

Я пообещала, что Немой вернется сам, к вечеру. Михалыч поверил. И Немой пришел, веселый, посвежевший. А во вторник прилетела вертушка, со сменой учителей и инструкторов. Они отличались тем, что учителя ходили в френчах тридцатых годов, в гимнастерках из чистого офицерского ЧШ, женщинам к френчу, защитного цвета, прилагалась юбка, синего цвета, тоже ЧШ. Юбки были ниже колен, обмундирование было казенным и укорачиванию не подлежало. И то ли обмундирование на складах завалялось, а может Немой прикололся, но все это ЧШ, было заражено бельевой вошью, и учителям, ни днем, не ночью покоя не было, особо болезненно реагировали женщины. В учительском доме, на скале, и день и ночь горели костры, под котлами с проваренной одеждой. Кто-то из старших сумел прокрасться и бросить в котлы какую-то химию, и после этого, на уроках наши учителя, выглядели вполне современно -в варенках, с несвоевременно появляющимися дырами в разных местах. Михайлович их называл Хиппи.

Читать дальше